Радио Пустота

Он огляделся. Находился он теперь, в достаточно широком, выкрашенном в голубую и белую краски, коридоре. По бокам повсеместно стояли стулья и лавочки. Стулья были разными, от старинных с резными ножками, надутых в стиле средневековья до холодных и безликих в стиле Хай – Тек. Попадались стулья времен советского союза и простые незамысловатые табуреты. Старые, выкрашенные в коричневую половую краску, длинные лавочки. И летние, увитые чугунной росписью, скамьи. Повсюду сидели или стояли люди. Кто – то спал, другие оживленно общались. В некоторой отдаленности сидела группа кришнаитов и монотонно предавалась пению мантр. На грязном матрасе спал бомж. Немного с лева, на большой железной кровати сидела маленькая девочка и увлеченно вела беседу со своей куклой. Все это напоминало ему кадры из фильма про что то самое главное. Про то, что он так хотел понять, будучи молодым. Про то, что он давно забыл, но через несколько секунд как будто вспомнит. В голове возникло некое чувство дежавю. Ему отчетливо вспоминалось что он уже видел и этот коридор и эти стены. Но где? Когда?

– А вы потихонечку начните слушать других, – так же с надеждой в голосе посоветовал темноволосый, – вам и легче станет и вспомнится многое. Если конечно оно вам надо?

– А что, оно?

– А я почем знаю?

– Странно это все, – отозвался он и повернулся в противоположную сторону от темноволосого. Здесь сидел достаточно молодой человек в белом халате, в руках он держал автомобильный руль.

– Куда едем шеф? – Спросил его темноволосый и все так же искренне улыбнулся.

Молодой человек медленно развернул голову в его сторону и тихо представился.

– Абу, меня так зовут, а вас.

– Я Сидоркин, – весело представился темноволосый и тактично раскланялся. Одет он был в поношенное, темно синее трико с отвисшими коленями и заплатками в некоторых местах и затрапезного вида майку со следами кетчупа на животе и, почему-то, спине.

Абу так же ответил Сидоркину кивком головы и перевел взгляд на него, – А вас?

– Я не знаю, – тихо ответил он и закрыл глаза.

– Это печально, – прошептал Абу и тоже закрыл глаза.

– Ну а вы, уважаемый, – обратился к молодому человеку с рулем Сидоркин, что нибудь помните?

– Скорая помощь, – отозвался Абу и выронил руль из рук.

– А подробности? – не унимался темноволосый в трико и майке.

В это время в обратную сторону снова прошла бабка. Она остановилась у кровати девочки и сверив свои записи с ее номером на ладони вежливо произнесла.

– Вы милочка за группой читающих мантры, а вот он, – и она кивком головы указала на Абу, – будет сразу за вами.

– А она кто, – тихо спросил он?

– Она? – вежливо переспросил Сидоркин, хотя прекрасно понял вопрос.

– Бабка эта? – уточнил он.

– Что – то типа совести русской ментальности, – отвязано ответил Сидоркин и улыбнулся, – просто я – то здесь уже давно вишу.

При этом он гордо продемонстрировал свои совершенно чистые ладони и похвастался, – до сих пор без номера здесь шкуру тру.

– А что, у совести есть национальность? – увлеченный беседой, спросил он.

– Нет конечно, – уверенно ответил Сидоркин, – просто есть общая, ну скажем, мировая совесть. А есть отдельная, – русская. Это, как та самая редисочка, за которую у Федора Махалыча, жадную бабу, Господь из преисподнии вытягивал.

– Это как же так? – спросил Абу.

– Ну, предположим, есть память, – начал объяснять темноволосый. – Но ведь некоторые идиоты от психологии делят ее на внутреннюю и внешнюю. Сознание там всякое и подсознание. Мозжечковая память.

– Какая, простите?

– Ну, это такой преимущественно женский вид памяти. Женская мозжечковая память. Встречался ты с женщиной. Точнее не так. Пытался встречаться. Цветы дарил, стихи писал. Короче был явным поклонником ее небесной красоты. А она, футы нуты, королева испанская. Короче не сложилось у вас. Ну, или сложилось пару раз. Но, не вполне в яблочко.

– Понимаю, понимаю, – оживился бомж на своем матрасе и даже немного привстал.

– Так вот, – увлеченно воскликнул Сидоркин, – звонишь ты ей, пренипременно ночью, скажем, спустя год. И тихо так, ненавязчиво говоришь:

– Знаешь Люда, ну или Оля, Танька, Маринка, что в прочем не важно. Говоришь так, знаешь Людок, а я ведь тебя и не любил никогда. И вешаешь трубку.

– И что? – раскрыв рот спросил он.

– И тут у нее включается механизм потаенных женских реакций. Так называемая женская мозжечковая память. Далее идет необратимая реакция преобразования в гордостью. И все Вася!

– Что все?

– Она берет такси и приезжает к тебе. И знаешь зачем?

– Зачем? – спросили, чуть ли не хором Абу и бомж.

– Что бы переспать с тобой и …. бросить.

Все весело рассмеялись. Он же немного привстал и улыбнулся,

– Я кажется знаю как меня зовут, – натужено проговорил и снова сел в свое домашнее уютное кресло на колесиках.

– Давай, жги, – Сидоркин уверенно похлопал его по плечу и наклонился что бы подобрать упавший руль Абу. Только теперь он увидел за его спиной два маленьких белых крылышка.

– Сидоркин, а у вас перья сквозь майку прорастают, – неуверенно прошептал он и попробовал улыбнуться.