Я испытала преобразующую силу осознанной молитвы несколько лет назад, когда страдала от неразделенной любви. Я влюбилась в человека, который жил за тысячу с лишним километров от меня, в другой части страны. И так как наши желания в отношении семьи и места проживания разительно отличались, мы не могли соединить наши жизни, и отношения закончились. Эта потеря сокрушила меня – на много недель я погрузилась в одержимость этим человеком, плакала, убитая горем. Я перестала слушать радио, потому что классический рок часто заставлял меня рыдать. Я избегала романтических фильмов. Я едва говорила с друзьями об этом мужчине, потому что даже простое произнесение вслух его имени бередило мои раны.
Первый месяц я принимала свою скорбь, но когда она все не уменьшалась, я начала испытывать стыд от того, насколько велика была моя опустошенность. И помимо всего, я чувствовала: со мной должно быть что-то не так, если я настолько раскисла из-за эмоций. Тот мужчина уже встречался с другими женщинами. Почему я не могла делать то же самое? Я старалась пробудиться ото всех историй, осознанно отпустить боль, но все еще была одержима стремлением к нему и чувством потери. Никогда в жизни я не чувствовала себя так мучительно одиноко.
В комнате, где я медитирую, у меня висит тханка (рисунок на свитке) бодхисаттвы сочувствия. Тара в Тибете и Гуань Инь в Китае, она – воплощение исцеления и сочувствия. Говорится, что Гуань Инь слышит плач этого страдающего мира, и ее сердце трепещет в ответ. Однажды утром, пребывая в кризисе уже где-то месяц, я сидела перед тханкой и плакала. Внезапно я обнаружила, что молюсь Гуань Инь. Подобно Мариан, я не испытывала никакого сочувствия к себе. Я чувствовала себя раздавленной и никчемной. Я хотела, чтобы Гуань Инь заключила меня в свои сочувственные объятия.
Не важно, во что мы верим, мы все стремимся соприкоснуться с чем-то большим в минуты отчаяния.
Время от времени в своей буддийской практике я молилась Гуань Инь, в основном воспринимая ее как символ сочувствия, которое может помочь мне пробудить мое сердце. Но я не молилась ей так, как молилась Мариан, – соприкасаясь с духовным присутствием, воспринимая ее, как нечто большее, чем просто мое маленькое «я». Теперь, когда я была в отчаянии, все было по-другому. Гуань Инь больше не была просто символом вдохновения, она была Любовью – безграничным и любящим осознаванием, которое, как я надеялась, могло облегчить мое страдание.
Первые несколько дней я находила некоторое утешение в таком обращении к Гуань Инь. Но однажды утром я зашла в тупик. Что я делаю? Мой ритуал страданий, рыданий и ненависти к своему страданию на самом деле не приближал меня к исцелению. Гуань Инь внезапно показалась просто концепцией, которую я создала для собственного утешения. Но если она не была моим прибежищем, то мне больше некуда было обратиться, не за что держаться. Не было никакой возможности выбраться из глубокой пропасти боли. Страдание казалось бесконечным и абсолютно бессмысленным.
И хотя все это было похоже на еще одну концепцию, я вспомнила, что для бодхисаттвы страдание – это надежный путь к пробуждению сердца. Я вспомнила: когда я в прошлом принимала свою боль, что-то действительно менялось. Внезапно я поняла, что в этой ситуации мне в самом деле надо отнестись к страданию как к пути. Может быть, в этом и был смысл – мне надо было перестать бороться со своим горем и одиночеством, не важно, как ужасно я себя чувствовала или как долго оно продолжалось.
Я вспомнила пожелание бодхисаттвы: «Пусть это страдание послужит пробуждению сочувствия». И начала тихо шептать его про себя. Пока я повторяла молитву снова и снова, я чувствовала, как мой внутренний голос становится менее отчаявшимся и более искренним.
Я знала, что это правда, – я могла пробудиться к любви, к которой стремилась, напрямую соприкоснувшись с этим страданием. В тот момент, когда я приняла эту истину, начались перемены.
Персидский поэт четырнадцатого века Гафиз пишет: