Работаю актером

Актёр могучего темперамента и богатейшей душевной жизни, он никогда не надеялся только на свои природные данные. Всё им проверено, всё тысячу раз обдумано, и лишь тогда включал он темперамент, раскрывал всё богатство внутренней жизни. Есть актёры, про которых говорят, что это актёры техники, и есть актёры, про которых говорят, что это актёры нутра. Михаил Фёдорович счастливо сочетал в себе оба этих необходимых качества, без которых нельзя быть большим актёром. Астангов же был актёром выдающимся. Это был аскетически преданный театру человек. Отсюда его суровость, его непримиримость. Но это в работе. А в жизни Михаил Фёдорович был жизнелюбивым, хлебосольным человеком. Он запомнился мне как непревзойдённый собеседник за столом, весёлый, озорной. И тут он был актёром — так в нём била ключом творческая жизнь. Это тоже зрелище. Это тоже талант.

И ещё один пример, нечаянная радость моей юности — Николай Черкасов.

Когда я учился в Щукинском училище, приехал на гастроли в Москву Ленинградский театр имени Пушкина, знаменитая Александринка, и нас, студентов, взяли играть массовки в «Великом государе» и в «Суворове». Тогда в Пушкинском театре было немало больших актёров: Николай Симонов, Василий Меркурьев, Юрии Толубеев, Александр Борисов, Николай Скоробогатов и, конечно, один из самых известных и самых любимых зрителем, истинно народный артист Николай Константинович Черкасов. И вот мы, мелюзга голодная, стояли на сцене рядом с ними, и как мы были счастливы.

Непостижимо высокий или, вернее сказать, длинный, как-то жутко над всеми возвышающийся, странно изгибающийся, словно злой дух, Иван Грозный Николая Черкасова производил какое-то магнетическое воздействие.

В фильме Эйзенштейна это тоже была своеобразнейшая актёрская работа: удивительная пластическая живопись роли, и изощрённость, и прихотливость, и надорванность, и сдвиг душевный. Какой-то вывихнутый человек. Но это там, на экране, а во время спектакля мы стояли с ним рядом, слышали дыхание, видели пот на лице, понимали, что, бросая посох в сына Ивана, Черкасов рассчитанно и выученно делал это. Но даже такая опасная для актёра близость не сбавляла ни напряжения, ни потрясения от его игры. Может быть, это были те первые актёрские минуты, когда мы действительно жили по правде, — мы, приклеенные к бороде бояре, боялись такого царя, и мы, студенты, преклонялись перед таким артистом. Он был для нас недосягаемой личностью. Как-то после утреннего спектакля кто-то из нас (только не я, у меня бы язык не повернулся) попросил Николая Константиновича сфотографироваться с нами. Очень охотно, приветливо и как-то чрезвычайно по-простому он согласился.

Мы зашли в фотоателье в проезде Художественного театра рядом с МХАТом, где шли гастроли театра, фотограф расположил нас живописной, как ему казалось, группой, и через несколько дней мы получили фотографии, которые нам подписал Николай Константинович: «Дорогим моим боярам на память». Это дорогая для меня фотография.

И ещё об одном человеке, с которым меня на какое-то не очень долгое время свели актёрские пути-дороги, я хочу сказать несколько восхищённых слов.

Кажется, её первая роль была в фильме «В огне брода нет». Это было лишь начало её пути. Начало не финал — оно не венчает дело, а начинает, и что там впереди — кто знает. И сколько я видел блестящих начал и более чем скромных продолжений…

Бывают судьбы, похожие на большие реки, начинающиеся с родника и постепенно вбирающие в себя ручьи и другие реки, набирающие таким образом силу и идущие дальше уже полноводными и широкими. А бывает, что начало у потока бурное, а потом он постепенно мелеет, уходит в песок и исчезает навсегда.

Начало творческого пути Инны Чуриковой было блестящим, но и столь же полноводен её своеобразный, единственный и неповторимый путь. Съёмки в не так давно увидевшем свет фильме «Тема», где я работал с Чуриковой рядом, близко памятны мне не только интереснейшей и глубокой режиссурой Глеба Панфилова, но и виртуозной, умнейшей и тонкой игрой Инны Чуриковой.

Интеллектуальность, интеллигентность, тонкость и чуткость, с коими решались все эпизоды фильма, безукоризненное чувство меры и какая-то старомодная предупредительность и внимание к партнёру производили поначалу даже странное или по крайней мере непривычное для съёмок впечатление.

Это же впечатление производят и её последующие работы в кино. Какие они, эти чуриковские женщины, непривычные и притягательные? Что-то всегда стоит за ними таинственное и значительное. Если хотите — загадочное и необычное. И при этом полнейшая реальность и «земность». Героини Инны Чуриковой твёрдо стоят на земле, притом на определённой земле — вспомните её в фильме «Прошу слова» и Вассу Железнову в «Вассе». Умение почувствовать под ногами землю именно этого времени придаёт чуриковским характерам редкую конкретность и осязаемость. Это не только и не столько мастерская актёрская работа, что свойственно ей всегда, но это прежде всего живой, если хотите, исторически конкретный человек.