Работа по распределению

Низенькие хатки. Старое кладбище. Покосившиеся кресты. Чернеющее поле. Вот и бабушкин домик. Открываю скрипучую дверь, зажигаю огонь в лампадке, лампе – жилище оживает, потому что без хозяина дом сирота… Вношу дрова – и они, пылая, трещат и в печке, и в печи, вода кипит в выварке.

– Ну и устрою себе харакири, – думаю я, впервые радуясь одиночеству. Выпиваю стакан самогонки, сажусь в горячую воду и парюсь, парюсь, парюсь… Затем ползу на печь, ложусь на пышущую зноем лежанку и шепчу:

– Терпи, Верка, терпи… Может, перестанешь кидаться на незнакомых мужиков…

От жары бешено колотится сердце. Ломит поясницу, а я радуюсь этой боли, словно она спасет меня от всех бед. Нет сил ни плакать, ни кричать… Лежу неподвижно, слышу, как кровь струится по моему телу, и засыпаю. Просыпаюсь от стука. Это соседка Мотя колотит палкой в дверь и хрипло кричит:

– Верка! Чи угорела? Чи спышь? Не выйдешь – двери ломать буду…

Она, что-то бубня, куда-то уходит.

Как собака, у которой отбили зад, поползу по череню, осторожно спускаюсь на припечок, с него на ослон, потом на мазанный кизяками пол, подхожу к зеркалу: на меня глядят чужие, уже без девичьего невинного блеска глаза. В них обида, укор, горечь…

– Убийца, – твердят они, и я отвожу взгляд и вижу икону Божьей

Матери. Мария держит на руках сына и кротко глядит на меня. Её лицо излучает свет, доброту, любовь, и мне кажется, что она не осуждает, а жалеет меня, как сбившегося с пути человека.

– Прости, не наказывай, больше никогда не убью подобного себе…

– клянусь я перед иконой, – буду так же, как ты, прижимать сына, защищать и любить его.

Игорь зачем-то ищет меня, наверное, ничего не помнит, что было той ночью, но, желая жить беззаботно, боится завести от меня дитя. Я избегаю его: вдруг снова не выдержу и брошусь в любовный омут…

Поэтому пораньше ухожу с лекций, пропадаю в читзалах, почти не бываю в общежитии. После второй пары буквально сталкиваюсь с ним и бросаюсь от него так стремительно, что Игорь мчится за мной, хватает за руку и до боли сжимает её.

– Не узнаешь? – грубовато спрашивает он. – Быстро же ты забываешь своих возлюбленных… Пойдем в парк: поговорить надо.

Как подстреленная птица, бьюсь в его руках, пытаясь вырваться.

– Не могу, не хочу… Понимаешь: чуть не погибла… – возмущённо кричу я, но вдруг понимаю, что зря все это говорю: кто не видел смерть, тот не поймет, как она страшна… Что ему расскажу? Как читала книги о венерических болезнях и прокаженных? Как зимой пыталась утонуть в Кубани и не смогла? Как убила его и своё дитя?

Подчиняюсь ему и молча иду рядом. А в городе уже пахнет весной.

Солнце проглядывает сквозь фиолетовую гряду туч и ласково греет землю. Кое-где сквозь потрескавшийся асфальт пробивается тоненькая травка. В парке на деревьях зеленеют почки и вот-вот появятся клейкие листочки. Весело трезвонят птицы.

Игорь усаживает меня за низенький столик у крошечного озера, достает из дипломата бутылку красного вина, два разовых стаканчика, плитку шоколада и сообщает:

– Люблю здесь бывать…

– По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух… – подыгрываю я Игорю, желая по-доброму расстаться с ним.

– Обожаю поэзию… Как здорово ты читаешь! – восхищённо шепчет он, пытаясь обнять меня. Отодвигаюсь – его рука соскальзывает на мою грудь…

– Была беременна? – испуганно спрашивает он.

– Завидую тебе, – не ответив на вопрос, пытаюсь шутить я. – Ты такой знаток женщин… Пью за твое счастье, Игорь. Знай, что любила тебя… Так любила тебя, что готова была на любые безумства…

Прощай…

– Замолчи, что за панихида? – возражает мне Игорь. – Вера, ты мне снилась… Хочешь – живи со мной…

Поднимаюсь и ухожу. Не хочу больше выяснять отношения: всё бессмысленно. Его нельзя изменить, да и меня тоже. Чувствую, что мужчина так ничего и не понял. Оглядываюсь – Игорь одиноко сидит за столом и держит в руке стакан с вином.

Весна. Выходной. Подружки пошли гулять. Я пытаюсь заснуть, а мысли не дают покоя. Почему влюбилась в Игоря? Разве нет больше парней? Всё же видела с первой встречи… Да и он ничего не скрывал… Обижаться на него нечего: сама во всем виновата…

Настойчивый стук в дверь – я встрепенулась, сердце бешено бьётся:

Игорь пришел! У дверного косяка стоит Женька Губенко, мой однокурсник, поэт.

– Опять хандришь? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, сообщает:

– Только что написал стихи о Сергее Есенине… Оцени:

Когда мне грустно и печально,

Стихи читаю ваши я.

И сразу горечь и отчаянье

Мы делим вместе, как друзья…

Евгений декламирует, изредка приглаживая ладонью длинные пряди русых волос, падающих на узкие плечи. Я расслабляюсь и чувствую, как мокреют глаза.

– Нет, так нельзя! – заметив мои слёзы, восклицает поэт, как всегда поправляя прилепившиеся к широкой переносице массивные очки.

– Поднимайся: пойдем гулять.

Одергиваю примятую юбчонку, набрасываю темно-зеленый нейлоновый плащ и иду за ним…

Фонари тускло освещают асфальтированные дорожки, деревья и кусты.

Сгорбившись, Женя шагает впереди, за ним тороплюсь я. На Старой