Работа по объявлению (СИ)

С годами к плохому зрению добавилась еще одна проблема. Например, я до сих пор путаю Полину Гагарину с Пелагеей и еще с какой-то женщиной. В молодости, идя вечером на свидание, я всегда боялся не узнать девушку, с которой познакомился утром. И только когда она махала мне рукой, всё вставало на свои места, и я сразу узнавал ту самую единственную и неповторимую. Я знаю, что шутка про Пелагею уже была кем-то сказана, но что делать — идеи витают в воздухе. Кстати, в воздухе много чего витает. Я, например, не так давно выглянул в окно и увидел, как над Копотней поднимается черный столб дыма. Я бросился к телеку, к интернету, но никаких новостей о пожаре не было. 'Ну что ж, — подумал я, — нет новостей — нет и пожара'.

Вчера еду в метро и слышу, как мужик говорит негритянке:

— Ты — черная женщина, я — белый мужчина. Давай сделаем черно-белого ребенка и будем его за деньги показывать на ярмарке выходного дня?

— Нет, я рожу цветного, и буду сама бесплатно на него смотреть.

— Так что, товарищи и бабы… пардон, — сказал я Красному Платью и хотел было ввернуть для смеха ёмкий скабрезный оборот, но тут мой взгляд остановился на каком-то трёхлетнем сопляке, который сидел со своей мамашей и, пристально глядя на меня, тупо улыбался, отчего слюни смело лились на пол. Похабное словцо застряло у меня буквально в зубах и мне пришлось сказать только слово 'собака', которая никаким боком не вписывалась в монолог. Надо было как-то продолжать, и я стал 'лепить', что Бог на душу положит:

— Где-то на середине временного отрезка между Карибским кризисом и воцарением Горбачева, я, босоногим по пояс мальчонкой, пожирал 'бычки' и божьих коровок, которые паслись по соседству с 'бычками'. Вкусы, в то время, у меня были разнообразными — зола, чистый протеин и нектар одуванчиков. Однажды, когда в доме появилась еда, мама позвала за стол. Я оторвался от игрушек и побежал на кухню. На столе было всё, от чего меня всегда тошнило: молоко с пенками, суп с огромным вареным луком и манная каша с комками. Тут я сказал: 'Мамочка, если меня вывернет наизнанку, сверни меня, пожалуйста, обратно'. Она строго на меня посмотрела и ответила: 'Свёрнутый сынок — не мой сынок. И я не мама, а Бага-Яга'. Мне стало не по себе — Баба-Яга здесь, она пришла в мой дом. Тут я услышал, как в замке входной двери повернулся ключ — папа пришел. Он поцеловал маму. Я хотел крикнуть ему, что это Баба-Яга. Но та, которая раньше была моей матерью, зло на меня посмотрела и хитро улыбнулась, как бы говоря: 'Спокойно, сынок, я здесь. Не бойся ничего, ведь до этой ночи я буду твоей мамой. А уж потом…'

На этом шутка закончилась. Никто не смеялся. Только ребенок, в первом ряду, всхлипнул. Мне стало жаль бедное дитя, но я зачем-то скорчил ему страшную рожу. Ребенок еще раз всхлипнул и завыл. Его мать злобно на меня посмотрела. Я не выдержал и вытянул руку в ее сторону.

— Вот Баба-Яга, сидит тут, рядом с маленьким мальчиком!

Ребенок перестал выть. Он, по-моему, вообще перестал дышать, но я ошибся. Мальчик широко раскрыл рот, глубоко втянул в себя воздух, и заорал так, что мама подскочила на месте, резво встала на мощные ноги, сгребла в охапку сумасшедшего своего сынка, и…

— Пошла вон из моего зала! — крикнул я ей вдогонку.

Людям явно не нравилось мое выступление: кто-то шаркал ногами, кое-кто тихонько матерился, дети постарше зевали, а груднички спокойно спали, сопя в обе ноздри.

Я отчего-то загрустил и замолчал. Молчал так долго, что меня уже хотели вывести из зала, но я чудом отбрыкался от наседавших, и они отцепились. Мое молчание превратилось в главную часть выступления. Людям надоело, и на задних рядах стали топать ногами и кричать:

— Ну, чё там, аллё?!

— Не молчи, гундосый!

— Шути уже, падла!

После такого подбадривания, сразу захотелось сказать пару теплых слов. Но в это мгновение в закрытое окно влетел футбольный мяч — стекло брызнуло хрустальными осколками. Тут же с кресла вскочил какой-то смельчак, которому уже давно хотелось уйти с концерта. Он подбежал к окну и крикнул:

— Э, слышь, шакальё! Резче по углам разбежались, я сказал! Чего ты вякнул? Я тебе этот мяч…

Его оттащил приятель. Зал развеселился, на что ушло добрых пять минут. Я немного успокоился, но уже ничего не хотел говорить.

И вдруг слышу справа скрипучий голос:

— Да ни хрена ты не можешь!

На сцену полез какой-то зелёный старик. Всё на нем: и серый костюм, и седые волосы, и щетина были с зелёным оттенком. По-моему, дед родился в то время, когда на Земле еще не было никаких микробов.

Когда этот говорящий мох взобрался на пыльные подмостки, он тут же начал вещать:

— Вот что я вам скажу, братья мои! Который год стоит на дворе? Семнадцатый. Что обычно происходит в семнадцатом годе? Правильно — события. Каковы они сейчас? Разные. Я собрал все клоунские премии Брянщины, Орловщины, Магаданщины…

Он мог и дальше задавать вопросы и сразу же на них отвечать, но тут вскочило Красное Платье:

— Уйди со сцены, малахольный! Дай мальчику договорить!

— Так он же не может! — сказал старик и ехидно засмеялся.