Работа над ошибками (Puzzle)

Перегрузка резко кончилась вместе с оборвавшимся шумом двигателя. Наступила невесомость, которая понравилась Илме гораздо больше. Девушка даже тихонечко засмеялась от непривычных ощущений: внутри “защекотало”, как при раскачивании на качелях.

Алексею, однако, смеяться вовсе не хотелось.

— Где же космос? — пробормотал он, тупо уставившись в светлую пелену перед кораблем.

— Зачем он тебе? — продолжая улыбаться, спросила Илма.

— Он мне не нужен, просто он должен быть!

— Кому?

— Что кому? — Алексей удивленно поднял брови.

— Ну, у вас же как говорят: Васька мне червонец должен, или там: ты должен помочь маме вскопать огород... А космос — он кому что должен?

Алексей растерялся.

— Космос мне, конечно, червонец не должен... Но быть-то он все равно должен — и мне, и тебе, и всем! Это ведь незыблемо! Тут слово “должен” играет несколько иную роль, чем в приведенных тобой примерах. В данном случае оно означает непременное, неизбежное свершение! Космос должен быть, потому что он быть должен! Ясно?

— Не очень, — пожала плечами Илма. — А ты меня любить должен?

— Непременно и неизбежно! — Алексей наконец-то улыбнулся.

Корабль между тем огибал Октаэдр по своей невысокой орбите. Поверхность маленького странного мира была видна сверху очень отчетливо. “Километров десять, — прикинул Алексей. — Как с самолета”. С такой высоты Октаэдр действительно казался октаэдром — фигурой, состоящей из восьми треугольных граней. Каждая из этих граней отчетливо выделялась по доминирующему цвету среди соседних. После красного треугольника Рега начался внизу зеленый участок Земли, затем — серая грань глиняной пустыни. А вот за ней...

...за ней должна была начаться следующая грань — та самая, видеть которую еще никому не доводилось. Но, похоже, что даже отсюда, с десятикилометровой высоты, неведомое оставалось неведомым. Хуже того — оно было страшным. Потому что его просто не было! Не в том даже смысле “не было”, что в поверхности планеты зияла на его месте черная треугольная дырка, или еще что-нибудь типа того... “Не было” — значит просто НЕ БЫЛО! Ни на поверхности Октаэдра, ни над ним, ни под ним, ни внутри его... НИГДЕ и НИЧЕГО!

“Так было со мной до моего рождения”, — подумал вдруг Алексей, невольно повторив почти “дословно” мысли Спиридонова, впервые достигшего границы нечто. Про Спиридонова, кстати, и про всех остальных погибших и умерших Алексей в этот миг вспомнил, осветив сознание лампой-вспышкой: “Они сейчас, наверное, там. И... Лариса тоже...”

В страшном сне бывает, что не можешь ухватить сути увиденного: форма, цвет, назначение предметов порой меняется непрерывно и нелогично. Но там хотя бы можно оперировать самими понятиями “цвет”, “форма”, “логика”. Здесь же нелогичной была сама логика, если она вообще существовала в этом пространственно-временном участке... Да нет же, нет! Не было здесь никакого пространства, никакого времени тоже! В “лучшем” случае то, что открылось перед Алексеем и его спутницей можно попытаться назвать “входом в Бесконечность”. Но только попытаться. Называть все же не стоит...

Смотреть в жуткую пустоту становилось уже невозможно. Алексей почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Сознание не могло воспринимать больше увиденного (точнее — НЕувиденного), впрочем, оно его и не воспринимало. Оно стонало и выло от ужаса!

Хотя, нет! Это выло не сознание! Алексей постепенно возвращался своими чувствами на корабль: осторожно, словно пробуя пальчиками холодную воду, они не торопясь занимали положенные “места”. Как раз одним из первых вернулся к исполнению своих прямых обязанностей слух. Он-то и отметил, что тоненький вой доносится не из глубин сознания, а явно извне. Когда к нему подключилось зрение, Алексей увидел наконец, что воет Илма, свернувшись клубком в своем кресле и трясясь всем телом. Глаза же девушки, непостижимо широко раскрытые, между тем устремлены были в бездну.

Алексей, отворачиваясь от стены-экрана насколько это было возможным, подплыл к жене и попытался дрожащими руками отвернуть ее голову от кошмарного зрелища. Но мышцы Илмы словно окаменели. Алексей заслонил тогда собой экран, втиснувшись между ним и креслом Илмы. Взгляд девушки не изменился, оставаясь таким же остекленело-безумным и направленным словно бы сквозь Алексея все туда же — в НИКУДА.

И только потом, когда, видимо, кроме чувств вернулся к Алексею и разум, он догадался просто выключить экран. Ничего не изменилось. Корабль подлетал уже к самой границе с Великой Пустотой, и онаначинала овладевать кораблем независимо ни от чего.

Глава 23

Алексей понял вдруг, что сидит не в кабине космического корабля, а в тесном и темном шкафу. Даже пылью отчетливо пахло. Защитного костюма на Алексее не было. Рядом, привалившись к нему всем телом, не шевелясь, сидела Илма, тоже без “скафандра”. Алексей сразу забыл и про шкаф, и про пыль.

— Илма, Илмушка, родная, очнись! — затряс он девушку за плечи.