Работа над ошибками

Застопоренный механизм оставался исправным всегда. Даже тогда, когда те, кто желали удержать власть навечно, единогласно объявили о новом «конце истории» (незадолго перед Великой Войной уже были такие). Они бахвалились тем, что созданный ими миропорядок — есть вершина социального и экономического развития, с сытой отрыжкой тыча изнеженными пальцами в замерший маятник. Но они обманулись. Они забыли уроки истории. Забыли о том, что единственный эффективный способ остановить механизм истории, это тот, который применили их предшественники тысячу шестьсот семьдесят семь лет назад — всеуничтожающая война. Они забыли, что пока существует продающий и покупающий, нанимающий и нанимаемый, владеющий собственностью и неимущий, существует и противостояние между этими двумя. Единственное, что может быть общего между сытым господином, живущим за счёт ежедневно обираемого им наёмного раба, и этим самым рабом — это антагонизм, который и есть та сила, та энергия, что приводит в движение часовой механизм истории, стрелки которого возвещают смену эпох.

На фоне имеющих вскоре произойти событий, его, Макса, роль не так уж и велика. Всего-то — запустить программный код… Ему не придётся идти в бой против специально натасканных сторожевых псов, призванных охранять многовековую деспотию олигархии — против вооружённых самым современным оружием солдат с промытыми пропагандой мозгами, против отрядов полиции, против спецподразделений Бюро, против телохранителей крупных боссов. Всё, что он должен будет сделать, это — запустить обновление…

— Понимание ничего не значит без действия, — сказала ему Ивори тогда в каменном доме на побережье. — А чтобы действовать, нужна воля, решимость… Воля, — говорила она, — вот чего лишена бóльшая часть тех, кто имеет достаточно ума для понимания происходящего. Бóльшая часть обладателей нейроинтерфейсов лишены воли! Паутина в их головах, независимо от того, какой корпорацией она произведена, имеет одно общее свойство: она способна подавлять волю… Киберполиция постоянно отслеживает трафик нейросетей. Поисковые запросы, контакты, личные сообщения — всё, что угодно! Если обладатель паутины не имеет специальных навыков программирования, как вы, Макс, или недостаточно сообразителен, чтобы обратиться к такому как вы, то он открыт перед киберполицией. Вам это известно. Вам также известно и то, какие последствия ждут того, кого сочтут неблагонадёжным… — (Макс тогда молча кивнул; он знал, что имела в виду Ивори) — Но, помимо прочих неприятностей, есть ещё кое-что… — сказала она. — Вам ведь приходилось пользоваться программами-релаксаторами, Макс?

— Да, — подтвердил тогда Макс.

— Релаксаторы задействуют лишь малую часть того потенциала, который имеет любая нейросеть, нелегальные нарко-программы — чуть больше… Но тот, кого киберполиция или Бюро захотят вывести из игры… — (Ивори невесело усмехнулась) — легко может быть превращён в овощ… в живую куклу, пускающую слюни и испражняющуюся под себя… Нам с Алексом таких уже приходилось видеть… Но это — крайняя мера, применяемая пока к единицам. Об этой функции нейроники и знают-то единицы…

Макс вспомнил, как не по себе ему стало от услышанного. Ивори это заметила и поспешила его успокоить:

— Вы можете не волноваться… Та ваша программа… антибаннер… Клэр над ней поработала… — (Макс повернулся к сидевшей рядом Клэр: на лице девушки играла довольная улыбка) — Превращение в овощ вам не грозит. Массовое применение этой функции нейросетей — это козырь в рукаве Правительства. Они покажут его только в случае массовых беспорядков, только в случае угрозы изменения конституционного строя… Пока же у них другие задачи…

Ивори рассказала тогда Максу о «группе риска» — особой базе данных, в которую попадали те, кого аналитические программы киберполиции однажды признали неблагонадёжными. Оппозиционно настроенные, нелояльные к системе дифференциации по уровням — те, кто слишком часто говорили о несправедливости такой системы.

К попавшим в «группу риска» функции подавления воли уже применялись. Вначале эпизодически, на малой мощности, потом интенсивность воздействия увеличивалась. Но не настолько чтобы превратить «неблагонадёжного» гражданина в олигофрена; такие просто постепенно успокаивались, опускали руки, становились апатичными, перегорали. Вокруг были массы конформистов, имевших в прошлом немалый протестный потенциал — тех, кто не успели связаться с Подпольем (или кого Подполье по каким-то причинам не приняло в свои ряды), тех, с чьим интерфейсом не успели поработать программисты-подпольщики.

Об этом Макс не знал.

Ему было известно многое: он знал о постоянной слежке; знал о том, почему не стоило попадать в руки полиции; умел скрываться от внимания властей (и у него это хорошо получалось: при всех водившихся за ним «грехах», Макс и до участия в его судьбе Подполья был неплохо устроен), но он понятия не имел о том, о чём узнал в тот вечер.

Он должен будет сделать это — запустить программный код. И он это сделает!