С инженерной точки зрения одним из самых трудных элементов композиции оказался развевающийся шарф, придерживаемый откинутой назад рукой колхозницы. Он имел размер около 30 метров, вынос 10 метров, весил пять с половиной тонн и должен был держаться по горизонтали без всякой подпорки. Мухиной многократно предлагали отказаться от шарфа, так как его назначение и смысл были многим непонятны. Но. она категорически не шла на это, поскольку шарф был одним из важнейших композиционных узлов, образно связывающих скульптурную группу с архитектурой павильона. Наконец инженеры Б. Дзержкович и А. Прихожан рассчитали специальную каркасную ферму для шарфа, достаточно надежно обеспечивающую его свободное положение в пространстве, и ее тут же начали сваривать. Еще одно трудное препятствие было преодолено.
Но был на заводе человек, который не верил в то, что статуя может быть закончена в срок. Его бесило, что Мухина иногда требовала полной замены неудачных «корыт», и рабочие слушались ее, начинали работу заново, хотя такие переделки били их по карману: дважды за одну и ту же работу не платили.
Этим человеком был директор завода некий С. Тамбов-цев. И чтобы обезопасить себя, он написал донос в правительство. Статуя, утверждал он, в срок закончена быть не может, потому что Мухина нарочно прерывает работу, требуя бесконечных исправлений, да еще придумала этот шарф, который может сломать всю группу при порыве ветра. Для большей убедительности своего «сигнала» он еще написал, что, по отзывам специалистов, в отдельных местах стальной оболочки каркаса якобы возникает профиль «врага народа» Л. Д. Троцкого.
Особых последствий в то время этот донос не вызвал. Но когда после окончания Парижской выставки и возвращения статуи в Москву был арестован комиссар советского павильона коммунист Иван Межлаук, много помогавший в работе Мухиной, а также еще несколько инженеров, работающих над статуей, им припомнили и донос Тамбовцева. Реабилитированы они были уже после кончины Сталина, Межлаук — посмертно.
* * *
Однако вернемся к установке статуи. Для скульпторов самым трудным оказались головы и руки рабочего и колхозницы. Попытка выколотить их в формах, как и все остальные части статуи, не увенчалась успехом. Тогда были набиты глиной испорченные деревянные формы голов. Когда дерево сняли, получились огромные болванки, похожие па головы египетских сфинксов. Но зато был найден правильный размер. Эти огромные головы были про-леплепы. Процесс лепки всех очень заинтересовал.
«Кто ни пройдет,— вспоминает Мухина,— остановится, посмотрит. До спх пор рабочие видели, что мы все умеем, как они: пилить, и рубить, и гвозди вбивать. За это они нас уважали. Но тут мы переходили в разряд каких-то выдающихся людей, которые умеют то, чего не умеют другие. Тут начиналось искусство.
Натурой нам Служили все. Проходит пожарный.
— Постойте немного, нос посмотрю.
Проходит инженер.
— Повернитесь, наклоните голову».
Так в небывало большом масштабе прямо в заводском цехе создавались образцы-символы рабочего и колхозницы.
Пролепленные головы были затем отлиты в гипсе. На гипс накладывался стальной лист, выбивался на металлических грибках и примерялся к гипсовой модели. Так же были выполнены и пальцы рук.
В марте 1937 года в заводском дворе началась сборка статуи. Вера Игнатьевна корректировала окончательную установку блоков оболочки на основном каркасе. По ее указаниям были слегка изменены объемы торсов фигур и отрегулировано положение рук и шарфа.
С шарфом и при сборке возникли сложности. «Несколько раз,— писала Мухина,— эта «загогулина», как ее прозвали на заводе, снималась с места, опять и опять проверялись крепления и усиливалась их мощь. Монтаж ее и одевание ее сталью были самыми тяжелыми моментами работы. Сроки кончались, работа шла днем и ночью, никто не уходил с рабочей площадки домой». Сооружением статуи было занято 160 человек, и во время сборки ее на заводском дворе с помощью 35-метрового крана с выносом стрелы в 15 метров работа шла в три смены.
Двор был окружен небольшим забором. Место было людное — недалеко помещались другие заводы. Громадная скульптурная группа была хорошо видна, и около забора разыгрывались жаркие споры о достоинствах необычного произведения.
У подножия группы соорудили небольшой сарайчик. Здесь хранили инструменты. В перевернутом старом котле горели дрова, и отдыхающая смена, расположившись около костра, забывалась коротким трехчасовым сном, чтобы затем снова взяться за монтаж.
По ночам статуя светилась изнутри сквозь еще не всюду заделанные швы и стыки — это сварщики варили каркас или резали сталь автогеном. То, что еще недавно пугало скульпторов, инженеров и рабочих, стало теперь родным: сталь, которую боялись и которой не верили вначале, подчинилась искусству, мастерству и труду. Иногда неудачную деталь целиком вырезали автогеном и тут же, без деревянных форм, на глаз, «лепили» из стали. Наконец последняя часть «села» на место, композиция замкнулась, шарф взлетел в воздух. Рабочий и колхозница в стремительном порыве будто бы двинулись вперед...