Рабочее пособие по выживанию в офисе

Было очень холодно. Зима всё-таки на дворе, а уж вне городских стен было как-то странно не увидеть здесь снег, скрывший бы могилы, спрятавший бы их своим белым одеялом. Но его не обнаружилось. Казалось, словно плакали сами небеса, низвергаясь на твердь, по которой шли люди, мощным потоком. Я поёжился, вынимая сигарету. Стоявшие рядом полицейские, патрульные и инспекторы, и вояки, в тёмно-зелёной парадной униформе, поддержали мой жест, синхронно вынув свежие табачные полоски. Это традиция — провожать мертвецов последней сигаретой. Одновременно щёлкнули и загудели десятки зажигалок, подпалив сырую траву.

Дым обжёг горло, а затем и лёгкие. Такой тёплый, успокаивающий. Спите спокойно, друзья.

— Спи спокойно, Пётр Василич, — произнёс я, затянувшись вновь.

Следом отовсюду послышались такие же слова прощания. Каждый называл своё имя, иногда они повторялись, а иногда сливались в единый гул. Каждый благодарил ушедших, отдавших свои жизни, дабы наши могли продолжаться. Дабы мы могли идти вперёд, не оглядываясь назад. Лишь раз было разрешено приехать на кладбище, на огромное кладбище, посвящённое солдатам. Не обязательно тем, кто когда-то сражался на войне. Но обязательно тем, кто погиб, чтобы жил кто-то ещё. Мы курили, глядя на могилы, втягивая ароматный натуральный табак, выпуская чёрный дым в серое небо и к серым могилам. Ближе всех, встав со мной в одну линейку, стояли члены четвёртого отдела. В одинаковой строгой чёрной одежде с белым низом и чёрных туфлях, с одинаковыми чёрными зонтами и с одинаковыми сигаретами в руках. Мы были обязаны не допустить подобной истории, но мы взяли и не справились.

Мы были стражами столицы Конклава, а теперь мы стали могильщиками.

Сделав очередную затяжку, я оставил сигарету в зубах, потерев ладони друг о друга. Холод пробирал до костей даже через новенькое пальто, подаренное шефом. В комплекте к нему шла классическая федора, но её я почему-то не решался надеть. Она покоилась на выделявшейся среди остальных плите. Если остальные не обладали постаментом, а просто были вкопаны в твёрдую землю, то эта держалась на металлической подставке, утопленной в грунте. Цвет, правда, был такой же. Так обозначают могилы тех, кто ещё может вернуться. Золотые буквы, выбитые на прямоугольнике, гласили:

Здесь лежит Эмма, андроид, ставший человеком. Она будет лежать здесь, пока не будет найдено её тело, пока не воссоединится оно с душой, ведь у каждого человека она есть.

Шляпа лежала там же; капли стекали по краям, отталкиваясь от непромокаемого материала. Хранительница рассказала, что Эмма хотела подарить её мне, когда мы должны были вернуться после спецоперации. Что же, подарок я всё-таки получил. В груди застыла ледяная боль, постепенно сливавшаяся с холодом вокруг. Я курил, не решаясь забрать предмет гардероба. Что-то останавливало, что-то кричало о том, что мне следует докурить и уйти, как остальные, попрощавшись. Всё меньше оставалось у могил чёрных зонтов, большая часть их уже удалялась прочь, к поджидавшим на стандартной трёхкилометровой дистанции транспортникам. Пора было возвращаться к работе. Костя, легонько похлопав меня по плечу, отправился вслед за остальными.

Но я был не один. Кто-то остался вместе со мной, докуривая сигарету, посылая последнее эфемерное прощание тем, кто уже не с нами. Нас было мало, так мало, но мы ощущали единство в боли, в отчаянье и печали. Смерть — это всегда больно. Где-то в других местах по всему миру также стояли люди, курили сигареты, держа чёрные зонты, даже если не было дождя, и говорили, говорили, говорили. Прощальные слова, страшные слова. Мне, вероятно, было хреновей всех. Потому что я даже слова эти не мог выплеснуть из сложенных трубочкой губ, исказившихся в гримасе равнодушия.

Виселица смотрит на то, как люди умирают, и не скрипит вне зависимости от того, невинный ли человек или же нет.

— Говорят, смерть — это всего лишь начало, — опустился рядом со мной шеф, почесав плешь на голове. — И я думаю, правильно говорят. Если где-то кто-то умирает, кто-то остаётся жить, помня о смерти. Memento mori, Джон.

— Знаю, шеф, — кивнул я, в очередной раз затягиваясь. — Я догоню.

— Ага, — поднялся он, распрямив плечи. — Шляпу только не забудь. Она бы хотела, чтобы ты её носил.

— Обязательно.

Армянин, в последний раз приложившись к сигарете, затушил её в портсигар и, развернувшись, отправился к транспорту. Последние товарищи, военные и полицейские, уже покидали могилы, но кто-то, как и я, решил досидеть, а точнее, достоять до последнего. Десять или двадцать чёрных зонтов сгрудились вместе, дымя и вздыхая. Блеснув татуировками, шагнул на один уровень со мной Самурай.

— Мы позаботимся об их семьях, — тихонько произнёс он, старательно сдерживая слёзы. — Безликие души, вечные души. Никто не забыт, ничто не забыто. Так будет всегда, Джон.