Ра

Все правильно. Мы имели дело с рулевым устройством, которое исторически предшествовало рулю, было связующим звеном между элементарным рулевым веслом и современным рулем. В далеком прошлом египтяне обнаружили, что вовсе не обязательно толкать длинное тяжелое рулевое весло, чтобы заставить парусную лодку повернуть, достаточно крутить его вокруг своей оси, и лодка ляжет на нужный курс. Они прикрепили поперечину к рукоятке, и появилось рулевое устройство, такое, как на "Ра". Подвешенный к румпелям шест был только дополнительным усовершенствованием, чтобы рулевой мог действовать сразу двумя веслами. Дальше древним морякам оставалось убедиться на опыте, что лодка поворачивает и тогда, когда все весло поставишь вертикально и крутишь лопасть, - так они изобрели тот руль, который нам известен теперь.

Сияющий Абдулла, сын пустыни, тоже взялся за поперечный шест, в четыре руки дело пошло еще лучше, а на палубе хлопотали остальные - повинуясь указаниям Нормана, они тянули шкоты, ловя парусом переменчивый ветер. Журналисты и искушенные морские волки на снующих вокруг нас сейнерах внимательно следили за нашими первыми, робкими шагами. И кажется, они не меньше нашего обрадовались, когда выяснилось, что папирусная лодка слушается нас. Норд-вест норовил прибить "Ра" к берегу, но мы сумели лечь на курс под прямым углом к ветру и пошли правым галсом на юго-запад, параллельно суше.

Здесь нас уже не защищал мыс Бадуса, мощная океанская волна изрядно мотала рыбацкие шхуны, и так как на них сейчас было много непривычных к качке пассажиров, капитаны начали поворачивать назад. Одна за другой звучали прощальные сирены. Последней, кого я видел, была Ивон, она стояла, расставив ноги для устойчивости, и махала нам двумя руками. Вертолет уже исчез. За ним и самолет описал над нами последние круги.

Так Бьерн. Ландстрем представлял себе "Ра". Справа детали: опора для мачты

И вот мы остались наедине с океаном. Семь человек, обезьянка, упоенно кувыркающаяся на вантах, и в деревянной клетке кудахтающие куры и одна утка. Теперь лишь океанские валы бурлили и шипели вокруг нашего мирного Ноева ковчега, я сразу стало как-то удивительно тихо.

После того как парус был поднят, шкоты и брасы надежно закреплены, Норман, пошатываясь, пришел на корму и признался мне, что чувствует себя очень скверно. Он был совсем бледный, глаза воспалены. Нетвердо шагая, - еще не освоил морскую походку - подошел Юрий, поставил ему градусник, и мы с ужасом услышали, что у Нормана температура тридцать девять. Грипп.... И так как порывы морского ветра становились все холоднее, наш русский врач велел нашему американскому штурману немедленно идти в каюту и ложиться в спальный мешок. Единственный моряк в команде на время вышел из строя.

А ветер крепчал, и волны шли все чаще, но "Ра" спокойно приподнимала один борт и любезно пропускала под связками даже самые большие валы. Правда, удар, приходящийся на весла, порой был таким сильным, что они заметно гнулись, грозя сломаться, и я кричал Абдулле, чтобы он ослабил свою железную хватку.

В целом все шло хорошо, и у всех было превосходное настроение, даже у злополучного больного, хоть он и сетовал, что от него никакого проку. Карло, привыкший есть и спать в подвешенном состоянии, уже доказал, что никто на борту лучше него не вяжет узлы; теперь он заботливо подал нам горячий кофе и холодные куриные ножки н радостно доложил мне, что в море все равно что в горах: то же самое чувство слияния с природой напряженное единоборство со стихиями, огромный душевный подъем, необходимость быстро находить решение неожиданных проблем.

Мы продолжали идти перпендикулярно ветру со скоростью около четырех узлов, и берег как будто не приближался. В 15.15 я сказал себе, что все в порядке, можно сдавать вахту следующей двойке. Карло и наш дзюдоист Жорж заняли место у руля, Абдулла отправился отдыхать в каюту, а я пошел вперед, посмотреть на носовую палубу, которая была настолько загромождена кувшинами, бурдюками и овощными корзинами, что пройти на нос можно было только по самому краю папирусного фальшборта. Перед пузатым парусом, прислонясь к клетке с птицей, сидел Сантьяго; он улыбался, любуясь видом на далекий берег. Измотанный почти семичасовой рулевой вахтой, я сел рядом с ним и позволил себе - впервые за много недель непрерывной горячки - расслабиться.

Мы не могли нарадоваться, видя, как легко наша лодка переваливает через любую волну, сколько бы та ни ярилась и ни бросалась на нас справа. До нас долетали только редкие брызги, и я растянулся на палубе, наслаждаясь приятной усталостью во всем теле. Вдруг мое блаженство было нарушено испуганным трио:

- Тур! Тур!