Р.А.Б.

– Понял. Спасибо за прямой ответ, извини, что задержал. – Он открыл дверцу и ступил одной ногой на асфальт.

– А ты хочешь, чтобы я их перебросил вам с Евдокимовым и… Захаровой, она тоже ваша?

– Ты хороший парень, Саш, только очень доверчивый. – Загорецкий вышел.

Дождь усиливался, обдавая его острыми каплями.

– Погоди, может, объяснишь, что происходит? – Я выскочил из машины, чтобы закончить разговор.

– Ты еще не понял? Нестеров собирает команду, которая приведет его в кресло. Обычный ход. Не знаю кто, кроме Керимова, согласился.

– А разве вы с Евдокимовым и…

– Ты можешь представить меня участником такого альянса?

– Не знаю. – Я пожал плечами. После сегодняшней сходки я мог представить все что угодно.

– Ты думаешь, я смог бы быть подчиненным Нестерова?

– Ты же мог быть подчиненным Львова, почему нет?

– Тогда не было выбора.

– А сейчас?

– Сейчас все изменилось.

– Ты хочешь стать начальником?

– Я не хочу, чтобы им стал Нестеров, а там посмотрим. Тебе никто не рассказывал про Валю Кротова, который выбросился из окна офиса в позапрошлом году?

– Сам видел. – В одно мгновение перед моими глазами ожили события моего первого дня в корпорации.

– Он работал в отделе Нестерова. Его поймали на том, что он регулярно не сдавал «черную» выручку в кассу. Подняли документы за полгода, устроили проверку. Клиенты, естественно, сообщили, что расплатились по этим накладным.

– Ты уверен, что парень деньги сдавал?

– Он был соседом моих родителей. Я его сюда устраивал. Он был глупый, но честный.

Я поднял голову и стал смотреть в небо, на котором не было звезд. То есть они, наверное, были, но тучи мешали их увидеть. Или звезды всегда исчезают осенью?

– Ты не спеши передавать клиентов, – продолжил Загорецкий совершенно отстраненным голосом. – Ни ему, ни кому-то другому. Я понимаю, тебе все равно, но ты подумай на досуге.

– А тебе они точно не нужны?

– Абсолютно. Есть сомнения?

Я промолчал.

Мы попрощались. Миновав несколько светофоров, я набрал Загорецкого:

– Знаешь, когда тот парень… летел вниз, я стоял на улице и курил.

– …

– Перед тем как упасть, он расставил руки в стороны, представляешь?

– …

– Такое впечатление было, будто он пытался затормозить…

– …

– Знать бы, о чем он думал в тот момент…

– Может, о том, что никто больше не сможет не подписать его заявление по собственному? Его ведь заставили отрабатывать пропавшие деньги. На это ушло бы года полтора.

– Бесплатной работы?

– Ему бы что-то платили, тысяч пять-шесть. Они ведь не изверги…

– Иногда я подхожу к тому окну, знаешь. Смотрю вниз и думаю: каково это, лететь с двадцать пятого этажа.

– …

– Чувствовать, как ветер раздувает твою одежду.

– …

– Ждать удара о землю… Мне становится страшно, как никогда, даже в голове начинает гудеть…

– Не подходи к окну, Саш. Просто не подходи.

…С утра все менеджеры разбежались по аквариумам, в которых сидели их подчиненные, и началась последняя накачка. Каждый из моих коллег лез из кожи вон, чтобы сказать речь, достойную командира, покидающего свою окруженную дивизию, которой выпала честь достойно погибнуть. Я слонялся по коридорам и смотрел через прозрачный пластик, как они жестикулируют, прижимая руки к груди, или потрясая ими в воздухе, или колотя по столу. С Нестеровым, Загорецким и уж тем более Евдокимовым все было понятно, но наблюдать за этими театрализованными монологами в исполнении Захаровой или Керимова было уморительно. Все это было очень похоже на театр теней, с одним лишь отличием: здесь тень отбрасывала человека…

Я пил кофе, спускался покурить, проверял почту, пошел в столовую, простоял там минут двадцать в очереди, но дойдя до кассы понял, что просто не в состоянии есть.

Потом я сидел на широком подоконнике в туалете и писал эсэмэски Ане. После того дня, вернее вечера, у меня так и не хватило смелости набрать ее номер. Однажды я просто взял и послал эсэмэску. И она ответила. Потом еще и еще, и это настолько увлекло меня, что теперь стало для меня ежедневным ритуалом. Понимаю, что воздающих хвалу изобретателю эсэмэс-сообщений миллионы, но не могу удержаться: чувак, ты сделал невозможное! Эта электронная записка – единственный шанс для нерешительных людей не погибнуть от одиночества.

В какой-то момент наши записки стали такими длинными, что их можно было бы издавать. Мы обсуждали кино, музыку, придурков, с которыми нас сталкивала работа, и прочую ерунду. Хотя теперь мне стало казаться, что ерундой является весь мир, лежащий за пределами нашей переписки.