Р.А.Б.

Заступая на пост менеджера департамента, я получил в подчинение пятнадцать человек, из которых двое были на больничном, трое находились в учебном отпуске (двое из него так и не вернулись), а остальные десять представляли собой разношерстный сброд с восемью – в лучшем случае десятью – классами образования и кучей тренингов по продажам за спиной. Ни один из тренингов явно не произвел на моих драгоценных сотрудничков должного впечатления. Работать можно было только с тремя сорокалетними девицами, тянувшими семьи и спившихся мужей, а посему вкалывавшими как проклятые. Как я то есть. Еще была пара выпускников гуманитарных вузов, в чьих глазах еще мерцали отблески карьерного пламени. Пять человек. За прочих я фактически делал все сам, поняв, что научить или заставить их работать невозможно. Штрафы и лишения премий не помогали – на жизнь и выпивку им вполне хватало 25 тысяч рублей зарплаты. Фиксированная часть административному уменьшению не подлежала. Здесь этих бездарей защищал КЗОТ. Периодически одних упырей я увольнял и набирал других, но новые были еще хуже. В конце концов я забил на ротацию, предпочтя работать с тем говноматериалом, который был.

И вот перед этими людьми я еженедельно метал бисер. Сначала я пытался как-то разнообразить собрания, читая интересные факты о развитии рынка игрушек в других странах, приводя примеры креативного подхода к продажам, представляя им выжимки из тренингов, которые проходил сам. Но все мои эскапады натыкались на бетонную стену, состоявшую из коровьих глаз сотрудников. Мои старания построить нормальные отношения и хотя бы чему-то их обучить являлись для них чем-то забавным, позволяющим отвлечься от повседневной рутины. Что-то среднее между появлением врача по корпоративной страховке и бабушки, распространяющей билеты в театр и каждый раз увлеченно описывающей премьеры спектаклей, на которые никто из них никогда не пойдет…

Я предпринимал недюжинные усилия, чтобы придать процессу продаж хоть какое-то подобие игры – устраивал конкурсы с призами вроде билетов на футбол или дисконтных карточек в рестораны (покупая все это на свои деньги). Озлобившись ввиду отсутствия результатов, я перешел к драконовским методам управления, заставляя их писать немыслимое количество отчетов, вводя внеплановые собрания и урезая отпуска. Кроме ответной злобы и пары заявлений «по собственному», я так ничего и не добился. Мы не зря называли их животными…

В конце концов я смирился и принялся тупо копировать стиль управления начальника – жесткий прессинг, создание «любимчиков», нагнетание напряжения и легкие заигрывания «за пацана». Как показала практика, это воспринималось естественней.

После традиционной телеги о том, насколько наши результаты важны для всего департамента, о надвигающемся провале годового плана и последующей смене всего состава, я перешел к текущей ситуации. Я демонстрировал цифры прошлого года в сравнении с текущим, показывал графики движения соседних отделов, потрясал бумажками с аналитикой по каждой товарной группе, негодовал, сотрясал воздух безответными вопросами, запугивал сотрудников самыми пессимистическими прогнозами. В общем, я говорил около двадцати минут. Затем перешел к личным показателям. Предметно порвав каждого, даже тех трех девушек, чьи цифры как всегда были в рамках плана, я наконец предложил задавать вопросы и высказывать пожелания.

Пенал умер. На лицах сотрудников читалось раздраженное сочувствие. Типа, «чувак, мы понимаем, что у тебя план горит, но к нам-то ты чего пристал?». С каждым подобным собранием вопросов и пожеланий было все меньше и меньше. Я с ужасом ждал того дня, когда после моего эмоционального монолога у меня никто ничего не спросит. Даже не закашляется, не посмотрит на часы, не выдаст ни одной эмоции. Я просто не представлял себе, каким образом закончу такое совещание. Снова начну говорить? Глупо. Постараюсь разговорить каждого в отдельности? Нереально. Просто попрощаюсь и выйду? Тогда как, черт возьми, я начну следующее собрание? Сразу с «до свиданья, коллеги»? И моих подчиненных, в общем-то, можно было понять. О чем тут говорить? Рынок летел вниз. Мы ничего не могли с этим поделать. Это знали все, включая Львова. Включая меня. Включая моих подчиненных. Просто сейчас была моя очередь сверлить головы. Я был все ближе к тупику. Страх, который внушала мне эта тишина, парализовывал.

Скрипнул стул. Чей-то телефон отозвался глухим дребезжаньем, означающим получение эсэмэски. Кто-то хлюпнул носом. И снова все стихло.

– Вы полагаете, нам больше нечего обсудить? – в отчаянии выдохнул я.

В дальнем углу пенала от стула оторвалась непропорциональная, будто вырезанная из мятой газеты, фигура Протасова. Страх чуть отпустил. Протасов встал, пожевал губы и спросил гнусавым голосом:

– А компенсации на мобильник в этом квартале увеличивать будут?