Q

Братья Микеш передают мне сообщения через Кью, хозяина «Горгаделло»,[95] самого популярного в городе трактира, сразу же за собором. Говорят, что сюда приходил, чтобы надраться, сам Ариосто, а кое-кто даже помнит, как он не раз декламировал отрывки из «Неистового Орландо». Кьюккьолино, прозванный Кью всеми, кого он удостаивает своим доверием или дает в кредит, — весьма впечатляющее создание. Глаза у него расположены с двух сторон головы, как у жабы, и смотрят в противоположных направлениях. Львиная грива из густых черных кудрей, спутанных и жестких, как щетина кабана, свешивается на лоб. Это большой человек, жизненно важный элемент в сложной мозаике этого города. Если у кого-то возникнут трудности, он может поговорить о них с Кью, и тот рекомендует человека, который почти наверняка решит проблемы. Кью — настоящий банк, хранящий тайны. Ему можно рассказать обо всем и при этом остаться уверенным, что он никогда не раскроет рта. Он собирает информацию в свои сейфы, а потом возвращает ее с процентами в виде советов, имен и адресов, куда ты можешь обратиться. И моя тайна тоже лежит в его банке. Ключ — несколько условных знаков. Вино — никаких новостей. Аквавита — важные новости.

Сегодня он предлагает мне аквавиту. На закате надо быть в доме Микешей.

Плетусь через весь город к своему дому. Маленькая комнатушка, где можно избавиться от маски Тициана и отдохнуть хотя бы несколько часов.

Развожу огонь в крохотном камине и ставлю туда воду — подогреть. Венеция приучила меня часто мыться, настолько, что это вошло в привычку. Неудобная и весьма дорогостоящая привычка для того, кто все время проводит в разъездах.

Стою голым, проверяя, что пятьдесят лет сделали с моим телом. Старые шрамы и несколько седых волосков на груди. К счастью, я никогда не позволял мышцам слишком расслабляться — в них есть еще сила, даже более надежная, более основательная и зрелая. Но ревматизм уже никогда не оставляет меня в покое. Только летом я еще умудряюсь кое-как справляться с ним, растягиваясь на солнце, как ящерица, и выпаривая из себя всю влагу этих низин. Кроме того, я открыл, что больше не могу до конца сгибать спину, не рискуя расплатиться острой болью, и по возможности избегаю ездить верхом.

Странно, как в старости учишься ценить самые будничные вещи — например, возможность побездельничать, удобно устроившись в кресле-качалке, в тени под деревом, или поваляться в кровати, стараясь выдумать достойный предлог, чтобы не вставать с нее.

Я тщательно вытираю каждую пядь собственной кожи, ложусь в постель и закрываю глаза. Легкая дрожь заставляет меня достать чистую одежду из сундука — единственного предмета мебели во всей комнате. На мне мой элегантный венецианский наряд. Шляпа с большими полями, полностью прячущими лицо, острый стилет надо повесить у пояса.

Звонят колокола — скоро надо идти.

* * *

Черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, пахнут духами. Я чувствую еще прижавшееся ко мне теплое тело, которое можно обнять и руками и ногами.

Они с трудом верят словам моего рассказа. Встреча с будущим папой, ходатайство об освобождении Фонтанини.

Я не вижу лица, но знаю, что она не спит и, возможно, улыбается.

Парадокс. «Или собор совершил ошибку, запретив „Благодеяние Христа“… Или папа — еретик», — так сказал Жуан.

Мне так бы хотелось ей что-то сказать, что-то о волнующем ощущении, щипцами сдавливающем мой живот и едва не заставляющем меня плакать.

Ни ревностный, ни спиритуалист. Юлий III — эквилибрист. В конечном итоге он будет с теми, кто одержит верх. Все игры пока продолжаются.

Я слишком стар, чтобы говорить о любви, вещи, которую в собственной жизни я отодвинул на задний план и которой всегда жертвовал, пренебрегая моментами близости, такими, как этот, возможностью продлить их на много лет, позволить им полностью изменить мою судьбу.

Как нам выйти из этой патовой ситуации? — спросил Дуарте. Что делать с «Благодеянием», если оно возглавляет список запрещенных книг,[96] только что обнародованный венецианской инквизицией?

У нее все, должно быть, сложилось почти так же. В конечном счете наши истории чем-то похожи. Истории, которые мы не рассказываем друг другу. Вопросы, которых мы не задаем.

Самим перейти в наступление, сказала она. В очередной раз удивившая всех нас своей уверенностью. Инквизиция не может ничего сделать без разрешения местных властей. В Венеции знают, как защититься от вмешательства Рима. Идти вперед. Не останавливаться. Продолжать разжигать недовольство церковью.

Беатрис лежит неподвижно, предоставляя мне возможность слушать ее дыхание, словно мы оба знаем, что в действительности важно, словно мысли у нас полностью совпадают.

— Ты нашел его?

— Кого? — Мой голос звучит, как из пещеры.

— Своего врага?

— Пока нет. Но чувствую, что он рядом.

— Почему ты настолько уверен в этом?

Я ухмыляюсь:

— Лишь это дает мне силы не остаться здесь, с тобой, до самой смерти.

Дневник Q

Рим, 17 апреля 1550 года