Q

Они прощаются друг с другом эффектными поклонами и фальшивыми улыбками, в чем никому и никогда не удавалось превзойти Элои. Обе напыщенные вороны уходят, не удостоив меня и взглядом.

— Это хозяева типографии. Я заключил с ними сделку — хочу использовать ее. Пришлось пообещать, что у них не будет неприятностей с цензурой, но нам придется соблюдать осторожность.

Он говорит со мной, словно уже как божий день ясно, что я стал одним из них.

— Представляю, какие деньги тебе приносят твои «знакомства»…

— Повсюду есть люди, способные понять то, что мы им скажем. Нужно общаться с ними и находить новые деньги, чтобы печатать и распространять наши послания. Свобода духа не имеет цены, но этот мир стремится для каждой вещи определить ее цену. Мы должны твердо стоять на земле: здесь у нас все общее, мы живем безмятежно и просто, работаем, чтобы обеспечить себе средства на жизнь, и поддерживаем знакомства с богатыми людьми для того, чтобы они финансировали нас. Но внешним миром правит война между странами, торговцами и церковью.

Обескураженно пожимаю плечами:

— И кого именно вы ищете? Человека, который сможет вращаться в этом мире, где все режут друг другу глотки? Того, кто оказался способен там выжить?

Очередная обезоруживающая улыбка, но уже с искренностью, которой торговцы не удостоились.

— Нам нужен некто толковый и расторопный, тот, кто сможет участвовать в интригах и вовремя шептать нужные слова в нужные уши.

Мы смотрим друг на друга.

— История длинна и запутанна, иногда память подводит меня.

Элои серьезен:

— Я не спешу, а ты наберешься сил, избавившись от всего, что мучает тебя.

Все так, словно мы всегда планировали это, словно он ждал меня, словно…

— Я знаю, ты встретился с Бальтазаром. Это он заставил тебя изменить мнение?

— Нет. Это сделала маленькая девочка.

* * *

Кабинет погружен в полумрак, разрываемый потоком света, струящегося сквозь закрытые ставни. Элои предлагает мне рюмку ликера и свое безмолвное внимание.

— Что ты знаешь о крестьянской войне?

Он качает головой:

— Не много. Когда я побывал в Германии в 1525 году, то встретился с братом, с которым какое-то время переписывался: его звали Йоханнес Денк, свободная душа, готовая сбить спесь и с папистов, и со сторонников Лютера. Но, как я тебе говорил, тогда я был молод и не так прозорлив.

Имя холодит кровь, заставляет всплыть на поверхность воспоминания: лицо, семью.

— Я хорошо знал Денка. Я боролся с ним плечом к плечу вместе с людьми, которые действительно считали, что смогут положить конец греху, неверию в Бога и несправедливости на земле. Наша надежда развеялась на равнине под Франкенхаузеном 15 мая 1525 года. Тогда я бросил человека на произвол судьбы, отдав его в руки ландскнехтов. Я унес с собой его сумку, полную писем, имен и надежд. И подозрение о том, что нас предали, продали войскам князей, как скот на ярмарке. — До сих пор тяжело произносить это имя. — Этим человеком был Томас Мюнцер.

Я не вижу его, но чувствую охватившее его изумление, возможно, даже недоверие человека, словно он говорит с призраком.

Его голос звучит едва слышно, как шепот:

— Ты действительно сражался вместе с… Томасом Мюнцером?

— И я тогда был молод, но достаточно проницателен, чтобы понять: Лютер предал дело, которое вручил нам. Мы отдавали себе отчет, что должны будем продолжить путь с того самого места, где монах сложил оружие. История и должна была так окончиться, на покрытой трупами равнине. Но я, несмотря ни на что, выжил.

— Денк погиб там?

— Нет. Ему поручили собрать подкрепление для битвы, но он так и не смог подойти вовремя.

Воспоминания даются мне с нечеловеческими усилиями.

— Под Франкенхаузеном я погиб в первый раз. Но не в последний.

Отпиваю глоток ликера, чтобы освежить память.

— В течение двух лет… двух бесконечных лет… я прятался в доме лютеранского пастора, который тайно симпатизировал нашему делу, в то время как за стенами его дома солдаты прочесывали область за областью в поисках выживших, вернувшихся оттуда. Со мной было покончено, у меня появилось новое имя, мои друзья были мертвы, мир населен призраками и людьми, готовыми предать тебя, если ты скажешь лишнее слово. Однажды, когда работа и одиночество, казалось, уже полностью доконали меня, нас разыскали, не знаю как… Но нас выследили. Мне снова пришлось бежать.

Я перевожу дыхание.

— Представь себе, это внезапное бегство оказалось для меня спасительным — оно спасло меня от медленной и жестокой смерти.

Возможно, он не понимает меня до конца — не может проследить за моей мыслью, но не осмеливается перебивать. Он действительно заворожен и с нетерпением ждет продолжения моего рассказа.

— Я взял имя человека, которому случилось перейти мне дорогу. Долгое время я шатался в поисках сам не знаю чего, наверное, места, где я мог бы исчезнуть навеки. Наконец летом 1527 года я добрался до Аугсбурга и вновь встретил Денка.

— Боже мой!

Он говорит медленно, понизив голос: он умеет слушать истории.

— Ну да. Выжившие объединились. Глупые, бесполезные выжившие.

ГЛАВА 6

Аугсбург, Бавария, конец июля 1527 года