— Можно вновь и вновь повторять это. Но после шестидесяти не стоит так часто жаловаться. Нужно лишь смиренно принимать все, что ниспошлет тебе Господь. Мы должны возблагодарить Его за то, что наши глаза пока еще могут читать, чтобы немного скоротать ночные часы.
Огонь начинает вновь потрескивать, кардинал дель Монте поднимает с пола раскрытую книгу. В исходящем от камина свете я умудряюсь рассмотреть название и не скрываю своего удивления:
— Вы читаете Везалия?
В ответ смущенное бормотание:
— Всемилостивый Бог простит любопытство старика, у которого не осталось иных удовольствий, нежели следить за всем причудливым и необычным в течениях человеческой мысли.
— Я тоже читал эту книгу. Действительно, очень необычно так обращаться с трупами, но после прочтения этой книги остается необычайное восхищение величием Бога и совершенством всех Его творений, вы не находите? Если бы больше людей удовлетворяло свое любопытство так же, как и вы, можно было бы избежать многих досадных недоразумений, например, видения зла там, где нет ни малейшего его следа.
Он взирает на меня с угрюмым видом, похожий на старого добродушного медведя, свернувшегося клубочком на своем стуле.
— Значит, вы тоже прочли ее? Но что вы имеете в виду, когда говорите о досадных недоразумениях?
Я испытываю судьбу:
— Столько ревностных христиан в наши дни подвергаются опасности тюремного заключения за свое желание обновить Римско-католическую церковь, влить в нее свежую кровь. В них тыкают пальцами, как в членов опасных сект, как в алхимиков, волшебников, распространителей чумы. С ним обращаются, как с врагами церкви, лютеранами, хотя они никогда не подвергали сомнению незыблемость власти папы и правоту теологов. Если хоть кто-то уделял бы им сотую часть того внимания, которое только что продемонстрировали вы, думаю, их не трудно было бы отличить от еретиков и схизматиков с той стороны Альп.
Дель Монте удостаивает меня отеческого взгляда:
— Сын мой, сейчас, перед этим камином, мы с тобой — просто двое страдающих бессонницей. Завтра утром я вновь стану кардиналом, епископом Палестины, и не смогу позволить себе подобной либеральности. Трудно сочетать высокий пост и заботу обо всей пастве с ответственностью за отдельную заблудшую овцу, сбившуюся с пути из-за собственного интеллекта, дурных книг и нечестивых мыслей.
Решаю идти до конца:
— Я боюсь распространения страха перед трибуналами, боюсь, как бы он не убил духа новаторства, когда всех ровняют под одну гребенку…
Глаза кардинала сужаются.
— Вы имеете в виду нечто конкретное, не так ли?
— Вы правы. Не знаю, будет ли мне позволено говорить об этом с вашим преосвященством, но поздний час и возможность говорить с вами наедине позволяют мне набраться храбрости и сказать несколько слов об одном деле, уже давно волнующем меня и касающемся одного из ваших сограждан.
— Прихожанина моей епархии?
— О благочестивом человеке, ваше преосвященство. О брате Бенедетто Фонтанини из Мантуи.
Никакой реакции, но первый шаг сделан — надо идти дальше.
— Уже несколько месяцев он заключен в монастыре Санта Джустина в Падуе по обвинению в том, что является автором
Короткое покашливание.
— Эта книжонка угрожает отлучением, сын мой.
— Знаю, ваше преосвященство. Но прошу вас, выслушайте мои аргументы. Книга была запрещена Тридентским собором в 1546 году, и в связи с очень конкретным поводом: именно тогда теологи Римско-католической церкви и определили окончательно католическую доктрину спасения, объявив воззрения лютеран еретическими. А брат Бенедетто написал
Он молча кивает.
Я продолжаю:
— Брат Бенедетто писал эту книгу, движимый искренним желанием найти возможность примирения с лютеранами. В
— Матфей, 25: 34 и Послание к римлянам, 8: 28–30…
— И Послание к ефесянам, 1: 4–6.
Дель Монте вздыхает:
— Понимаю, о чем вы говорите. Я читал
Слегка наклоняюсь к нему:
— Так что я оставляю за собой право надеяться, что арест брата Бенедетто не имеет большего отношения к интенсивной войне, сотрясающей сейчас церковь, чем конфликт с лютеранами. В таком случае может больше чем когда-либо потребоваться вмешательство личности, не принадлежащей ни к одной из сторон, чтобы невиновные не стали жертвами сведения счетов, к которым они не имеют ни малейшего отношения.
Он едва заметно кивает: