Q

В этом мое предопределение — выживать всегда, чтобы продолжать жить и после поражения, немного мучаясь время от времени.

Я стар. Каждый раз, когда в небе гремит гром, я дрожу, вспоминая пушки. Каждый раз, когда я закрываю глаза, чтобы заснуть, я знаю, что вновь открою их лишь после того, как меня посетит множество призраков.

Катлин… Она теперь далеко от войны, а я проведу остаток своих дней, прячась среди беженцев половины Европы, на которых, как и на меня самого, охотится папская инквизиция или инквизиция Лютера и Кальвина. Мирных людей, пребывающих со своими стопками книг, своими историями и приключениями — ученых и литераторов, преследуемых священников, баптистов. Я вновь один среди многих, достаточно богатый, чтобы рассчитывать на то, что меня не узнают. Деньги на остаток моих дней… Тысяча флоринов… И никакой стоящей возможности их потратить.

Я стар. Возможно, в этом все дело. Я прожил без перерыва десять разных жизней, а сейчас я устал. Отчаяние уже какое-то время больше не посещает меня, будто душа закрылась от страданий и научилась наблюдать их со стороны, словно читая книгу.

Но все же с этих страниц души иногда сходит Черная Тень, которая всегда сопровождает меня, твердя и повторяя, что никакой цены не достаточно, чтобы заплатить по всем счетам, что ты никогда не перестанешь платить и что нет для тебя убежища. Это партия, которую нужно доиграть до конца, она обязательно должна закончиться, каким бы ни был ее финал: будь что будет. Все, о ком я заботился, в безопасности, я снова остался один. Я и призраки, которые меня окружают. Целой толпой.

Среди них есть и Лодевик де Шалидекер, или Элои Пруйстинк, сожженный extra muros 22 октября 1544 года.

ГЛАВА 3

Базель, 18 марта 1545 года

— В Венеции ты можешь заблудиться, даже если уверен, что прекрасно ее знаешь, capito? Ты полностью попадаешь под влияние этого города. Лабиринт каналов, улочек, церквей и особняков, которые появляются перед тобой, словно во сне, без какой-то очевидной связи со всем тем, что ты видел прежде.

Пьетро Перна, как обычно, с головой ушел в разговоры об Италии, открывая бутылку «лучшего в мире вина». Из окна задней комнаты типографии Опоринуса небо Базеля из серого превращается в белое, словно кто-то обесцветил его, но, то ли из-за аромата вина, то ли из-за латинского акцента моего собеседника, мне кажется, что комната залита солнечным светом.

— Разве вы только что не говорили о предполагаемых авторах «Благодеяния Христа», господин Пьетро?

— Точно, — отвечает он, вытирая усы тыльной стороной ладони, — давайте не будет упускать из виду этот принципиальный вопрос. Официально книга анонимна, но говорят, что ее написал брат Бенедетго Фонтанини из Мантуи, а очень глубоко в подполье ходят слухи, что этот труд — плод работы интеллектуалов, близких к английскому кардиналу Реджинальду Полу.

Я сразу же прерываю его:

— Мне кажется, вы не будете возражать, если я попрошу вас больше рассказать мне о событиях в Италии, потому что вся эта история о кардиналах, которые цитируют Кальвина, для меня — темный лес. И возможно, не самое мудрое — пить вино во время нашей дискуссии.

Он выпучивает глаза и наливает себе второй стакан.

— Это вино из Кьянти, мой господин, вы можете пить его, сколько пожелаете, и у вас в голове лишь просветлеет. Мои родители сами разливали его в бутылки, на ферме неподалеку от деревни Гайоле. Это вино, которое удостоилось чести подаваться к столу Козимо Медичи, capito? Бес-по-доб-ный напиток!

Он замечает мой жест и продолжает:

— Давайте перейдем к делу, дружище! Испанский врач Мигель Сервет пишет, что итальянцы во всем отличаются друг от друга: и правительствами, и языками, и костюмами и антропометрическими данными. Нас объединяет лишь ненависть ко всем остальным, трусость в сражениях и высокомерие по отношению к тем, кто живет за Альпами. В отношении веры он утверждает почти то же самое: с одной стороны — те, кто требует примирения с лютеранами, с другой — абсолютная готовность к войне против ереси и возрождение из праха, как птица феникс, «Святой службы». В народе распространена ненависть и к священникам, и ко всем тем, кто питает симпатии к «германской вере», но с полным правом можно утверждать и обратное, capito? Надо также заметить, что большинство крестьян не знают, что такое Троица, они причащаются и празднуют Пасху — к великой радости приходского священника, а всю остальную часть года живут в соответствии со своими суевериями.

Я пытаюсь представить страну, описанную Пьетро Перной, потягивая второй стакан его эксклюзивного продукта. Италия — возможно… Правда, я не могу умереть, не побывав там. Однако у меня складывается вполне определенное ощущение, что многое в моем прошлом проистекало именно оттуда, и не только недавняя гибель Элои и Свободных Духом, которых именно инквизиция описала Карлу V как еретиков, нелояльных граждан и неверующих.

Перна продолжает болтать, сопровождая каждую фразу соответствующим жестом.