Q

Епископ набрал смехотворное войско: тысячу людей, которые вооружены прекрасно, но им не платят, а значит, у них нет причин рисковать собственной шкурой — на свергнутую с кафедры свинью в пурпуре теперь не обращают особого внимания. Говорят, Филипп, ландграф Гессенский, прислал ему две громадные пушки с говорящими названиями: «Дьявол» и «Мать его», — но отправлять свои войска отказался. Он знает, что фон Вальдек пытается уговорить всех соседних мелкопоместных дворян предоставить ему полную свободу действий против анабаптистской чумы. Но пока что дело ограничилось лишь земляными валами, закрывающими пути отступления через Анмарх и Тельгт. И если он не дурак, то постарается держать начеку всех феодалов, владеющих землями отсюда и до Голландии, чтобы прервать поток еретиков, направляющихся в Мюнстер.

Мы скачем галопом к лесу Вассербергер вдоль по тропе, отходящей от дороги на Тельгт. Молча спешиваемся и ведем лошадей на берег пруда, к традиционному месту привала всех пришедших с севера: животные вдоволь напьются, а старая заброшенная сыроварня укроет нас от дождя и снега.

Сильный холод замораживает пар изо рта у нас на бородах. Мы затаились на сыром мху.

Насчитываем дюжину людей. Аркебузы, выстроившиеся в ряд знамена, маленькая пушка.

— Наемники епископа. — Белый шрам выделяется сильнее, чем обычно.

— Ты узнаешь знамена?

Гресбек пожимает плечами:

— Не думаю. Возможно, капитан Кемпель… Я же тебе говорил, что не был в этих краях уже целую вечность.

— Это люди, готовые драться из-за нескольких монет. Шакалы. Из конфискованного у лютеран и папистов мы можем предложить им более высокую оплату, чем фон Вальдек.

— Гм. Это идея. Но лучше оставаться начеку, наша сила—в единстве.

— Мы могли бы напечатать листовки и распространять их в округе.

— Мюнстер не может бесконечно принимать новых жителей.

— Ты прав. Нам нужно как можно скорее установить контакты с голландскими и немецкими братьями. Мюнстер станет примером. Мы показали, что можно сделать. А почему бы это не повторить в Амстердаме или в Эмдене?

Мы возвращаемся к лошадям и отправляемся в поход производить дальнейшую рекогносцировку.

Решаю все ему рассказать. Я должен знать, на кого можно рассчитывать.

— Матис опасен, Генрих. Он может разрушить то, чего мы добились. Для этого хватит и одного дня.

Бывший наемник как-то странно смотрит на меня: его что-то мучает.

Я продолжаю:

— Не хочу, чтобы все так кончилось. Я познакомился с Мельхиором Гофманом еще до того, как он определил точную дату конца света. Этот день наступил, ничего так и не произошло, и его репутация пророка была уничтожена полностью и окончательно.

Мы скачем впереди остальных: они не слышат нашего разговора.

— У этого человека есть стержень, Герт: он уничтожил деньги, а я, сколько живу на свете, ни разу не слышал, чтобы это было возможно. А он проделал это запросто…

— И заставил замолчать каждого, кто посмел открыть рот.

— Говори прямо. Что ты намерен делать?

Надо сказать ему.

— Хочу остановить его, Генрих. Помешать ему превратиться в нового епископа Мюнстера или утопить всех нас в крови. Именно мне придется это сделать. Ротманн слаб и болен. Книппердоллинг и Киббенброк никогда не выступят против власти пророка — скорее наложат в штаны от страха.

Мы молчим, прислушиваясь к стуку копыт, к фырканью лошадей.

Теперь он прерывает молчание:

— На Пасху ничего не произойдет.

Возможно, это больше чем просто согласие.

— В этом-то и проблема. Что намерен сделать Матис в этот день? Он сумасшедший, Генрих, опасный сумасшедший.

Просто невероятно: меньше месяца назад мы были хозяевами Мюнстера, теперь говорим вполголоса, прячась от чужих ушей, словно замышляем преступление.

— Он назначил дату — в этот день он установит абсолютную власть. Мы должны помешать ему.

— Опозорить на глазах у всех?

Я сглатываю слюну:

— Или убить.

Как только эти слова произнесены, холод пробирает меня до костей, словно зима сдавливает меня в своих ледяных тисках.

Еще несколько метров мы едем в молчании. Мне даже кажется: я слышу беспокойный гул его мыслей.

Его взгляд направлен в конец дороги.

— В городе скоро начнется война. Новоприбывшие боготворят своего пророка. Коренные жители Мюнстера пойдут за тобой, но с каждым днем они все больше и больше остаются в меньшинстве.

— Ты прав. Но нельзя просто сидеть и смотреть, как все, за что мы боролись, будет пущено по ветру.

Снова шум его мыслей.

— Каждый, кто пытался бросить ему вызов, полил своей кровью брусчатку площади.

Я киваю:

— Совершенно верно. А ведь не ради этого ты поднимал свои пистолеты против лютеран и против людей епископа.