Он закончил: двое стоят и долго смотрят друг на друга. За спиной Ротманна — кивки, за спиной Редекера — неуверенный ропот.
Разбойник кривит рот:
— А что, если они решат поиметь нас в зад?
Я вскакиваю — стул сзади летит на пол, достаю дагу из-под плаща и бросаю на стол. Ротманн и Книппердоллинг подпрыгивают.
— Если они хотят отведать стали, они ее получат, — слово Герта из Колодца. — Но, если народ будет на нашей стороне, поднимется тысяча мечей. — Гробовое молчание по всей комнате. — А теперь идем на улицы срывать эдикты епископа. И лютеране увидят, что мы не боимся ни фон Вальдека, ни их самих. И пусть они подумают дважды, прежде чем выступить против нас.
Всеобщий шок быстро проходит. Как и напряжение Ротманна. Редекер нагло пялится на меня, потом на меч и едва заметно кивает:
— Договорились. Сделаем так, как ты сказал, но никто из нас не намерен делаться мучеником. Если кто-то захочет драться, я встречу его с мечом в руках и захвачу с собой на тот свет побольше этих ублюдков.
Соглашение достигнуто. Благодаря речам Ротманна и эффективным действиям апостола Матиса. Вопрос о создании кассы для бедных ставится на голосование — принято единогласно. Киббенброк, старая чернильница, записывает всех в свои бухгалтерские книги. Редекер организует группы по пять человек, чтобы срывать эдикты с городских стен.
Ротманн и Книппердоллинг атакуют меня с двух сторон, а братья расходятся группами по три-четыре человека, чтобы не вызывать подозрений. Ночь поглощает их силуэты, один за другим.
Похлопывание по плечу и комплимент:
— Нужные слова. Ты сказал то, что все хотели услышать.
— И то, что думаю. Редекер сумасшедший, но свое дело знает. Нам удалось убедить его: он все понял.
Книппердоллинг пожимает плечами:
— Он разбойник с большой дороги, с ним трудно иметь дело…
— Разбойник, который грабит богатых, чтобы раздать все бедным. Нам нужны такие люди. Матис считает, что именно в дорожной грязи мы и найдем воинов Божьих, среди последних, поставленных вне закона: паяцев, сутенеров…
Я показываю на Бокельсона, свернувшегося в кресле у камина и обхватившего руками яйца.
Толстый ткач чешет подбородок:
— По-твоему, дойдет до вооруженной стычки?
— Не знаю. Фон Вальдек не похож на человека, который легко сдается.
— А лютеране?
— Думаю, многое зависит от них.
Книппердоллинг продолжает раздирать бороду:
— Гм-м. Слушай, до новых выборов в магистрат остается меньше месяца. Мы с Киббенброком могли бы выставить свои кандидатуры.
Ротманн качает головой:
— Наши сторонники слишком бедны, чтобы голосовать: или мы меняем всю систему, или с самого начала обречены на поражение.
Кажется, мнение апостола Матиса будет решающим, и я вмешиваюсь:
— От всего сердца желаю вам добиться успеха и овладеть городом мирным путем. Но даже в воздухе явно ощущается — события могут начать развиваться совсем по другому руслу.
Ротманн серьезно кивает:
— Конечно. Посмотрим. Однако пусть фонд для бедных откроется уже сейчас. Будем ли мы участвовать в выборах или нет, но мы обязаны оставить католиков и лютеран в меньшинстве. В качестве меры предосторожности мы перенесем проповеди из приходов в частные дома, чтобы в наши ряды не затесались шпионы.
— Да поможет нам Бог.
— Не сомневаюсь в этом, друзья мои, а теперь позвольте уйти вместе с братьями — будем делать конфетти из эдиктов епископа.
— А Ян? Ты оставляешь его здесь? — Книппердоллинг напоминает мне о бесчувственном теле друга, полностью расслабившегося у очага.
— Пусть спит, особой пользы от него не будет.
На улице — ледяная ночь. Света нет. Я отыскиваю дорогу и дрожу, плотно завернувшись в плащ. На помощь приходят воспоминания о бесцельных шатаниях по этим улочкам. Едва заметная тень… Ощущение чьего-то присутствия… И я уже выхватываю меч из ножен, направляя его во мрак перед собой.
— Останови руку, брат.
— Почему?
— Потому что слово обрело плоть.
Из темноты появляется лицо — он был на собрании.
— Еще чуть-чуть, и я проткнул бы тебя не раздумывая… Кто ты?
— Тот, кого восхищает твоя манера решать любые вопросы. Меня зовут Генрих Гресбек. — Шрам пересекает лоб по диагонали. Глаза голубые. Он хорошо сложен, примерно моих лет.
— Ты здешний?
— Нет, из местечка неподалеку, хотя в последний раз бывал в здешних краях лет десять назад.
— Проповедник?
— Наемник.
— Не думал, что среди баптистов есть те, кто умеет сражаться.
— Только ты и я.
— Кто тебе это сказал?
— Всегда узнаю добрый меч и добрую дагу. Матис умеет подбирать себе сторонников.
— Ты только это хотел мне сказать?
Лицо осунулось, в темноте из-за шрама его черты кажутся более мрачными и зловещими, чем при свете дня.
— Я восхищаюсь Ротманном — он крестил меня. У нас есть великий проповедник, но рано или поздно нам понадобится и свой капитан.
— Ты имеешь в виду меня… А почему бы не ты сам?
Он смеется… Зубы у него белые.
— Издеваешься: я просто Гресбек, ты великий Герт из Колодца, апостол. Все пойдут за тобой затаив дыхание, так же, как слушали сегодня вечером.
— Они не наемники, брат.