Пылающий мир

Кажется, возраст Томсен где-то между возрастом Норы и Эйбрама, но её внешность неоднозначна по многим признакам. Из-за обветренного лица, обожжённого солнцем и покрытого шрамами, трудно сказать, она хорошо сохранилась или у неё была трудная молодость. Её бронзовая кожа, короткие красновато-коричневые кудри и ярко-зелёные глаза свидетельствуют о смешанной родословной. На ней надета просторная рубашка-сафари и брюки с большими карманами, покрытые грязью и смазкой для двигателя, что намекает на тяжёлую жизнь в дороге. Её жилистое тело кажется утонувшим в одёжных складках.

— Ты кто? — спрашивает Эйбрам, загораживая Спраут. — Ты не заключённая?

— Конечно, заключённая, — отвечает Томсен. — Я же в тюрьме.

— Ты только что вышла!

— Ну, я не собиралась сидеть в тюрьме два месяца и не придумать, как выбраться из своей камеры.

У неё красивые черты лица и поразительные глаза, но слово «красивая» не для неё. Симпатичная? Привлекательная.

Эйбрам качает головой, берёт Спраут за руку и протискивается мимо Томсен, разглядывая коридор. Все комнаты, кроме одной, где сидят наши мёртвые члены семьи, вроде бы пусты, хотя дыры в окнах размером с кулак свидетельствуют о том, что раньше они были заняты. Кто бы там не сидел, их уже обработали, выжали их них полезные соки, а шелуху выкинули.

Эйбрам пробует вызвать лифт. Он испускает пронзительный писк и мигает красной лампочкой в слоте для электронного ключа. Эйбрам направляется к лестницам.

— Как зовут этого человека? — шепчет Томсен Джули.

— Эйбрам.

— Эйбрам! — кричит Томсен. — Между нами и улицей двадцать запертых дверей и двадцать этажей, полные бежевых. Это здание смешанного пользования. Тюрьма тире казармы.

Эйбрам останавливается у выхода на лестницу.

— Каждый час приходит обслуживание камер. Когда они придут, ты либо будешь в своей камере, либо будут проблемы.

Плечи Эйбрама поднимаются и опускаются, он сутулится и возвращается в камеру.

— Может, попозже украдём пистолет? — предлагает Томсен. — Попробуем снова уже с оружием? Кажется, ты умеешь стрелять.

— Ладно, стойте, погодите, — говорит Нора, разводя руками и тряся головой, словно избавляясь от растерянности. — Мы можем поговорить о побеге потом. Что значит «РДК — член тебя»?

Томсен пожимает плечами.

— Это я. Я пишу Альманах.

Джули и Нора смотрят друг на друга, зажимают рты ладонями и визжат.

— Мы — твои большие фанаты, — восторгается Джули.

— Огромные фанаты, — уточняет Нора.

Томсен смотрит на них, потрясённая таким излиянием чувств.

— А где остальная часть команды? — спрашивает Джули, глядя через окна на остальные камеры. — Они выбрались?

Томсен качает головой.

— Ничего не знаю о командах. У меня никогда не было команды. Пыталась однажды собрать одну, когда училась в школе. Они сбежали.

Нора хмурится.

— Но… тогда кто «вы»? Кто РДК?

— Раздолбаи-картографы. Это была семейная банда: я, мама и папа, потом только мы с папой, а теперь… только я! — она натянуто улыбается.

Фанатский пыл Джули идёт на убыль.

— Ты исследовала… в одиночку?

— Конечно, нет, я что, дура? Со мной была Барбара.

— Но… Барбара — это твой фургон, разве нет? Томсен издаёт громкий смешок.

— Нет-нет, Барбара совсем не фургон.

— О, — нерешительно смеётся Джули. — Хорошо. Я подумала…

— Это дом на колёсах. В фургонах нет ванн. Нора и Джули снова переглядываются.

— Мне пора идти, — Томсен оглядывается вокруг в поисках часов, которых нет, и суетливо переминается с ноги на ногу. — Охрана идёт. Приятно было познакомиться. Я не познакомилась со всеми. Только с двумя. Я познакомлюсь с остальными позже, когда охрана не будет идти.

М машет рукой, по-прежнему сидя у стены в другом конце комнаты.

— Эй, Томсен, — говорит он. — Где кофе?

— Они не носят кофе. В основном воду и карбтеин, — она наклоняет голову. — Зачем тебе? Ты любишь кофе? Не люблю его. Я от него нервничаю.

М улыбается и пожимает плечами.

— Просто поинтересовался. Маркус, если что.

Томсен машет ему. Она выходит из камеры, потом останавливается в дверях и смотрит на Джули.

— Вероятно, сейчас они заберут ваших мёртвых друзей. Лицо Джули застывает.

— Что?

— Обычно те, кто без категории, отправляются прямо на Ориентацию. Иногда они временно хранятся здесь, но не дольше дня, — она сжимает губы в сочувствующую линию. — Мне жаль.

Она поворачивается и исчезает в коридоре. Я слышу, как закрывается дверь её камеры, и снова слышу дрожащий фальцет.

— Внимание, мон ами…

Наша дверь остаётся открытой. Все, кроме М, столпились напротив неё, глядя в коридор и борясь с желанием бежать.

— Джулез, — говорит Нора. — Не надо.

Джули выходит в тёмный мерцающий коридор. Она дотягивается до окна материной камеры через прутья решётки.

— Ты в порядке, мама?

Одри перестаёт ходить и смотрит на дочь непонятным взглядом. Любые раны, которые она могла получить в авиакатастрофе, незаметны на фоне гибнущей плоти.

— Я только что встретилась с автором Альманаха, мама. Помнишь Альманах?

Помнишь, как ты радовалась, когда мы нашли информацию о Канаде?

Одри смотрит на камеру Томсен через окно. Лицо Джули озаряется.