Пылающий меч

Сгорбленный, изнуренный Голенастый стоял возле могучей Аберии, которая могла одним ударом кулака уничтожить его. Кому из стражников пришло бы в голову, что этот мозгляк способен на возмущение? Он на это и рассчитывал.

— Это тебе за моих коров, — сказал он и ударил со всей силой бронзовым клеймом Аберию в правый глаз.

Аберия завопила от боли, широко раскрыв рот. Воспользовавшись этим, Голенастый вогнал клеймо так глубоко, что оно вышло из затылка. Стражники на миг растерялись, но через секунду уже бросились с мечами к Голенастому. Но тут узники-гиксосы, почувствовав, что настал единственный и неповторимый миг, набросились на стражу.

Прежде чем покинуть тюремный двор, Голенастый подобрал меч и отрубил огромные руки госпожи Аберии.

— Свою войну я выиграл, — пробормотал он.

Царственная супруга Нефертари повелела еще раз прочитать послание, которое только что доставил Плутишка старому управляющему Карису: город-крепость Шарухен, последний оплот сопротивления гиксосов, пал!

— Яххотеп одержала победу! — воскликнул обрадованный старик-управляющий, вспомнив юную красавицу, которая сорок лет назад одна-единственная верила в освобождение Египта.

— Мы немедленно отправляемся в храм, — объявила Нефертари.

— Да, конечно, — вздохнул Карис. — Вот только я опасаюсь колесниц…

— А носилки? Я думаю, ты не станешь возражать против носилок.

— Госпожа! Я всего только управляющий…

— Ты живая память Фив, Карис.

Добрая весть мгновенно облетела город. Фиванцы принялись готовиться к радостной встрече царицы Яххотеп и фараона Яхмоса, чтобы отпраздновать победу.

Верховный жрец Джехути стоял на пороге храма, но ни малейшего проблеска радости не светилось у него на лице.

— Врата святилища Амона по-прежнему закрыты, госпожа, — сообщил он. — Это означает, что война еще не кончилась, и мы пока не можем считать себя победителями.

57

Фараон Яхмос отправил послание царю Хаттусилису I, сообщив, что Египет освобожден от ига гиксосов и он, фараон Яхмос, не сомневается в добрососедских отношениях с Анатолией. Затем он позаботился, чтобы Сиро-Палестина не посягала на безопасность Египта. За управлением сиро-палестинскими землями Яхмос поручил наблюдать особым чиновникам, снабдив их лучшими почтовыми голубями, чтобы о любых переменах и смутах его извещали первым.

Горизонт омрачала лишь одна черная точка — сбежавший верховный владыка гиксосов Хамуди, который, по свидетельству очевидцев, отплыл из Шарухена на корабле. Поскольку врата святилища Амона были по-прежнему закрыты, Яхмос и Яххотеп понимали, что их еще ждут серьезные испытания.

— На севере Хамуди не найдет себе союзников, — рассудительно заметил фараон. — Тем более он не обретет их в Дельте. Он мог направиться на корабле к островам в Эгейском море, чтобы спрятаться там и жить в мире, дожидаясь смерти. Или все-таки искать союзников, мечтая об отмщении.

— Задать вопрос — значит на него ответить, — отозвалась Яххотеп. — У Хамуди осталась только одна возможность найти союзника. Он отправился в Керму. Это последний противник Египта, которого нам нужно одолеть. Даже если Фивы празднуют победу, наш долг еще не исполнен.

Яхмос наслаждался радостями семейного очага, встретившись наконец с женой и сыном.

Яххотеп занялась последними сообщениями из Южного Египта, куда вторглись нубийцы. Да, Ата не продвигался вперед, потому что жители продолжали яростно сопротивляться захватчикам. У Яххотеп не было сомнений, что Амон предупреждает египтян о серьезности именно этой войны.

— О Хамуди ничего нового?

— Ничего, — ответил хранитель царской печати Неши. — Кто знает, может, он заблудился в песках пустыни?

— Не стоит на это рассчитывать. Ненависть его так велика, что выведет его из пустыни.

— Госпожа… Можем ли мы надеяться увидеть вас на празднике сегодня вечером?

— Я очень устала, Неши.

Ночь Яххотеп провела в Карнакском храме у статуи богини Мут. Супруга Амона, хранительница божественного огня, так много помогала египетской царице, что Яххотеп должна была рассказать богине все, что они пережили за трудную изнуряющую войну, благодаря которой Яхмос носил теперь двойную корону.

С кем, кроме Мут, могла она поделиться своим желанием уйти на покой и уединиться?

— Фараон больше не нуждается в моей помощи, — говорила Яххотеп. — Сын стал мудрым правителем, люди уважают его и доверяют ему.

Глаза каменной статуи вспыхнули недобрым огнем.

— Если ты даруешь мне покой, богиня Мут, наклони голову в знак своего согласия.

Статуя пребывала недвижной.

Ата, царь Кермы, встретил Хамуди весьма холодно.

— Своим приездом вы оказали мне честь, господин, но я предпочел бы увидеть вас во главе могучего войска.

— Успокойся, Ата. Повсюду гремит слава могучего Хамуди. Египтяне дрожат от страха при одном моем имени. Как только мы вернем себе Нубию и разрушим Элефантину, мои сторонники примкнут ко мне, и мы продолжим победоносное шествие. Во главе наших войск, разумеется, буду стоять я.

— Вы не нубиец, господин, а мои ратники повинуются только военачальнику-нубийцу.

Хамуди проглотил оскорбление, не подав виду, что заметил его.

— Как ты намерен действовать, Ата?