Пылающий лед

Хотелось зажать уши и ничего не слышать, но Алька слушал. Внимательно. Каждое слово Настены ложилось кусочком раскаленного металла, выжигая душу.

– Вот так я и жила, Аленький. Если это жизнь… И тут – ты. Зачем? Зачем явился? Я ведь ту жизнь, прежнюю, глухим забором заколотила – не было ее, ничего не было… Зачем напомнил?!

Алька не знал, что сказать. Как тут утешишь… После такого не утешают. За такое надо мстить. Убивать…

Не утешают – но он все-таки попытался. Говорил, что все теперь в прошлом, что жизнь продолжается и будет совсем-совсем другой, что все забудется, как страшный сон…

Говорил и сам чувствовал – неубедительно звучат его слова… Фальшиво. Наверное, потому, что сам не верил в то, что произносил. Вернее, верил, и правильные в общем-то вещи излагал, но… Но в данном конкретном случае… Как такое позабыть? И Настене, и ему – как?!

– А знаешь, что самое страшное, Аленький? – спросила Настена, когда его утешения иссякли. И сама себе ответила: – Самое страшное, что все это под конец мне стало нравиться…

Алька почувствовал – ее рука потянулась, коснулась его груди и тут же отдернулась…

Разговор угас сам собой, словно костер, в который не подбрасывают топлива. Алька не спал, но лежал молча и неподвижно, глядя в сумрак широко раскрытыми глазами. И чувствовал: Настена не спит тоже.

Но сказать им друг другу было нечего.

Позже. Не сейчас. Надо пережить все, что вывалила на него Настена, пережить и разобраться в себе и в чувствах к ней…

Ведь Алька, если вдуматься, мог предъявить ей ту же самую претензию: «Зачем ты явилась?!» Он мысленно похоронил ее, и оплакал, и собрался жить дальше, в одиночку шагать по нелегкому пути, который выбрал давно, и надеяться, что, может быть, когда-то доведется встретиться на том пути с хорошей девушкой, и та сможет…

И тут – она… Зачем?

Настена, конечно, живая и теплая, не чета зомби, способным лишь к переноске тяжестей… И все-таки для Альки она – воскресший мертвец, рассказывающий страшные вещи о загробном мире.

Потом он разозлился на себя за такие мысли. Ты «манул» или кто? Тебя учили драться или размазывать сопли? Драться можно ведь не только с врагом, норовящим изрешетить тебя из автомата. Сейчас враг невидим и неосязаем – вся та мерзость, что скопилась в душе у любимой девушки. Все равно надо драться и побеждать!

Потом он стал думать, как победить. Чуть позже, уже в полудреме, ему приходили в голову замечательные слова – правильные, разящие наповал, способные исцелить душу, вытряхнуть из нее все мерзкое и гнусное…

Потом Алька уснул, и снилась ему весна в Заплюсье, свежая майская зелень и рассыпанные по ней желтые пятнышки мать-и-мачехи… Снилась фальшивая могилка Анастасии Гнедых – Алька сидел рядом с рыхлым холмиком и ждал, что сейчас земля на нем шевельнется, раздастся в стороны, и появится Настя, и он ей скажет все те замечательные слова, что придумал… И все у них будет хорошо.

Но земля на могильном холмике оставалась неподвижной.

14. На волю, в пампасы…

Третья очередь угодила аккурат в салон обездвиженной «цикады»: разлетались в стороны обломки пластика и стекла, пули кромсали сиденья и с мерзким звуком рикошетили от металлических деталей… Пулеметчик, опоздав к началу потехи, отрывался теперь по полной программе. Не жалел боекомплекта, пытаясь превратить беглого капитана Дашкевича в кусок измочаленного пулями мяса. Но меня в салоне уже не было – выпрыгнул, еще когда мобиль продолжал катиться по инерции.

Бежать к воротам не имело смысла. Раз уж пулеметчик не включил прожектор – значит, его «молоток» оборудован инфракрасным прицелом, позволяющим и ночью без труда разглядеть стремящегося к КПП человека. Разглядеть и расстрелять.

И я побежал в противоположную сторону. Не знаю, остался ли незамеченным мой маневр, но от четвертой очереди я успел скрыться за углом особняка, благо «цикада» совсем недалеко от него откатила…

Что теперь? Теперь – бегом к забору, огораживающему территорию. В самый дальний его угол, недоступный для взглядов из окон. Перелезть через железобетонную преграду высотой в три с половиной метра в принципе можно. Но наверняка там имеются системы, призванные воспрепятствовать таким попыткам. Очутишься на гребне ограды – и превратишься в подгоревший бифштекс.

Однако оставалась крохотная надежда на везение… Дело в том, что какие бы совершенные системы защиты ни планировались в теории, на практике в дело всегда вмешивается человеческий фактор. Бойцы, охраняющие любой объект, хоть самый суперсекретный, тоже люди. И, соответственно, имеют человеческие потребности. Например, такую: иногда покидать охраняемый объект без ведома начальства с целью раздобыть выпивку или пообщаться с противоположным полом.