Пылающий камень (ч. 2)

Часовня была одновременно и гробницей Тейлефера, искусно вырезанная из камня статуя императора, впрочем, не могла соперничать со скульптурой, изображавшей графа Лавастина в церкви замка Лавас. Каменное одеяние статуи украшали драгоценные камни, а в руках каменный Тейлефер держал золотую корону, тоже украшенную драгоценными камнями: лазуритом, сапфирами, сердоликами, рубинами, изумрудами и сардониксом. Со стен, расписанных фресками, смотрели святые. Но собравшиеся в часовне смотрели не на святых.

— Нет! — воскликнула Таллия и бросилась к ногам короля, обхватив их тонкими руками. — Прошу вас, дядя, если вы меня хоть немного любите, не оставляйте меня здесь с моей матерью! — Ее рыдания эхом разносились по часовне.

Если бы сцена не была такой непристойной, Ханна рассмеялась бы при виде выражения лица Генриха. Он редко позволял себе столь открыто выражать собственные чувства.

— Умоляю тебя, Констанция, — обратился Генрих с сестре, — избавь меня от нее, если можешь. Я вверяю ее твоим заботам.

Епископ Констанция обладала сдержанностью, дарованной лишь людям с чистой совестью. Если она и испытывала отвращение при виде Таллии, как Генрих, то умело это скрывала.

— Таллия, — произнесла она, положив руку на плечо девушки. — Тебе нужно научиться владеть собой. Тут ты находишься под моим покровительством. И если твоя мать приходит сюда молиться, то это ее собственная воля. Как я слышала, ты оставила Кведлинхейм и отказалась от брака с уважаемым человеком: Теперь ты останешься в Отуне до тех пор, пока мы не решим, как с тобой поступить.

— Умоляю вас, не оставляйте меня здесь с матерью! — Таллия вцепилась в ноги Генриха, ее рыдания не смолкали.

Ханна лишь надеялась, что среди «львов», стоящих на страже, сейчас нет Алана, ему бы не понравилась эта унизительная сцена.

Генрих с трудом удерживал равновесие — Таллия не отпускала его ноги. Но король сделал знак слугам, и они открыли огромные двери.

С того места, где стояла Ханна, дверей не было видно, но она почувствовала свежий летний ветер, а потом увидела, как в часовню вошли дамы, дворяне и сама госпожа, которую сопровождала эта свита. В ее темных волосах виднелась седина, на шее сверкало золотое ожерелье. Сабела прошла вперед, удостоив епископа Констанцию, чьей узницей, в сущности, она являлась, лишь небольшим кивком.

— Боже мой. Неужели и впрямь моя дочь валяется на полу, как нищенка, вымаливающая подаяние? Вижу, время нисколько ее не изменило. — Она слегка улыбнулась брату. — Я слышала, что моя мачеха умерла, Генрих. Мне очень жаль. Она всегда хорошо ко мне относилась, хотя и отдала своим детям то, что по праву принадлежало мне. Ты выглядишь усталым, брат. Я слышала, что у нас сегодня вечером пир?

Таллия снова разразилась истерическими рыданиями, словно ее собирались убить. Она с новой силой вцепилась Генриху в ноги, так что тот покачнулся и едва не упал.

— О Господи, — продолжала Сабела, — неужели никак нельзя избавить нас от этих воплей?

Она сделала знак своим сопровождающим, из свиты выступили несколько молодых и очень красивых мужчин, которые подняли Таллию и вывели ее из часовни. Лицо Генриха ничего не выражало, на нем была все та же каменная маска, которая так хорошо позволяла ему скрывать чувства.

— Давайте помолимся, — в наступившей тишине предложил Генрих, — за упокой души моей бедной матери. Она так хотела, чтобы мы перестали ссориться.

Епископ Констанция склонила голову и, сложив руки, произнесла:

— Как поется в псалме королевы Саломаи Премудрой, «Пусть будет мир между братьями и сестрами». — Она взглянула на Генриха, и у Ханны создалось впечатление, что они с братом уже давно спланировали эту встречу. — Пойдемте. Давайте помолимся.

В первый день лета, Люциасмасс, всегда устраивали праздник, и на сей раз пир устроили во дворце епископа. Ханна, которая в общем-то уже привыкла к королевским пирам, была потрясена роскошью этого — на столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали вышитые салфетки, перед каждым гостем, согласно его положению, стояло золотое, серебряное или медное блюдо, отполированное так, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Возле каждой тарелки лежали столовые приборы. На королевский стол поставили жареного лебедя, в зал внесли блюда, на которых дымились и истекали соком куски запеченного мяса, жареные цыплята, молочные поросята. От волшебных ароматов текли слюнки. Молодые дворянки прислуживали за королевским столом, разливая вино, три арфистки услаждали слух присутствующих дивными мелодиями.

Ханна вместе с Хатуи стояла за спиной короля, поэтому ей тоже удалось попробовать кусочек лебедя и мясо с острым соусом, отведав который, она чуть не задохнулась — настолько острым тот оказался. Перед королем выросла толпа просителей, но Ханна никого не различала — у нее слезились глаза. Потом она услышала знакомый голос человека, который никогда не боялся стоять перед королем и говорить.