Пылающий камень (ч. 2)

Зоя и Северус редко заходили в комнату, но сестра Анна, которая обычно считала необходимым присутствовать при всех важных событиях, не появилась ни разу: то ли была занята, то ли просто не хотела видеть страдания дочери.

— Правда? — спросил Санглант, но сестра Вения только кивнула — она в очередной раз осматривала Лиат и не хотела отвлекаться на посторонние разговоры. Одной рукой она сжимала ладонь роженицы, а другой — ощупывала ее живот.

— У моей невестки роды прошли не легче, — сообщила она наконец. — Я и их принимала. Боюсь, ребенок лежит неправильно.

— Сколько это может продолжаться? — спросил он тихо, чтобы не слышала Лиат, но та слишком измучилась, чтобы вслушиваться в разговоры окружающих.

Сестра Мериам только пожала плечами.

Опустились сумерки, и на небе показались звезды. Уже несколько дней их не было видно, Лиат говорила, что их скрывает солнце. Но теперь они сияли в созвездии Сестер, покровительниц женщин.

Вдруг Санглант почувствовал, как что-то изменилось — наверное, сказывалось влияние Соморхаса или то, что Мериам напоила Лиат настоем полыни. Санглант помог жене устроиться поудобнее, сама она слишком ослабела и не могла даже повернуться.

— Ну же, любовь моя, тужься, — сказал он.

Сначала появились ножки, потом спинка и, наконец, голова ребенка. Он подумал, что сейчас упадет в обморок. Мериам бесцеремонно сунула ребенка ему в руки.

— На, вымой ее, — приказала она, садясь массировать живот роженицы, чтобы вышло детское место и сгустки крови.

Напевая, старая женщина положила на живот Лиат компресс, который должен был остановить кровотечение.

— Осторожнее с ребенком! — строго сказала она Сангланту, который с ужасом уставился на жену.

Но взглянув в глаза ребенка, он забыл обо всем — на него смотрели два изумруда. Он вышел и окунул дочь в купель, наполненную холодной ключевой водой. Она громко закричала.

— Сильный голос, — произнес Хериберт, который переминался с ноги на ногу за спиной Сангланта, пытаясь получше разглядеть малышку. — Громко кричит.

— Она — благословение Божье, — благоговейно прошептал Санглант, целуя ребенка.

— Как ты ее назовешь? Ты отец и имеешь полное право выбрать имя.

Малышка сжала отцовский палец своими крохотными пальчиками.

— Так и назову, — ответил Санглант. — Благословение. Блессинг.

Лиат была слишком слаба, чтобы ухаживать за ребенком. Мериам бесконечно поила ее настоем крапивы и петрушки, фенхеля и вербены, но без толку — молока у Лиат не было. Она все время спала, и порой ее не удавалось разбудить даже для того, чтобы накормить и напоить подогретым вином. Иногда ее лихорадило, после чего она резко бледнела и ее дыхание становилось еле заметным.

Мечась в жару, она бредила, бормоча что-то о небесах, о смертных и бессмертных созданиях, лучах света, которые возвращаются к своему началу, и тому подобное.

Иногда во время таких приступов в комнате загорались свечи и пылали ярко, как факелы. В такие минуты слуги разлетались в разные стороны, только Джерна, осмелевшая за последние дни, оставалась рядом с ребенком, поглаживая малышку и лаская ее. Даже по ночам, когда Санглант ложился хоть немного поспать, она парила возле колыбельки, охраняя малютку.

В те минуты, когда она чувствовала себя сносно, Лиат пыталась заняться младенцем, но молока не было, и плач девочки доводил ее до исступления. Измученная, Лиат снова проваливалась в глубокий сон, и ее руки становились ледяными.

А ребенок кричал и кричал. Санглант укачивал ее, брал с собой в постель, укладывал в колыбельку, сделанную Херибертом. И все время его сопровождали слуги, которые пытались дотронуться до Блессинг. Они испытывали такое любопытство, что даже забыли о работе, что приводило брата Северуса в ярость: каждый раз его хлеб оказывался подгоревшим, еда — холодной, а кровать — неприбранной.

Мериам предложила Сангланту напоить девочку козьим молоком, и они испробовали все, чтобы заставить малышку поесть. Они грели молоко и капали его ей в рот, мочили в нем ткань и пытались заставить Блессинг сосать, даже подносили ребенка к вымени, но девочка отвергла все предложения и расплакалась.

— Что ж, — сказала Анна на четвертый день, холодно глядя на младенца, — она умрет. Это только доказывает, что ей вовсе не стоило появляться на свет.

Санглант почувствовал, как кто-то коснулся его ноги, это была эйкийская собака, она огрызнулась при виде черной гончей, которая теперь стала неизменной спутницей Анны.

— Сидеть, — приказала Анна собаке.

Она еще не дала гончей имя, и непонятно было, собирается ли она назвать ее хоть как-то. Женщина улыбнулась Сангланту, ему показалось, что она над ним насмехается, ждет, что он разозлится.

Он положил ладонь на голову собаки и посмотрел на Анну.

— Неужели в вас нет ни капли сострадания? Она ваша внучка.

— Такова воля Господа.

— Если вы не испытываете никаких чувств, то подумайте о золотом ожерелье на вашей шее. Вам не кажется, что королевский род должен иметь продолжение?

Эти слова, казалось, ее заинтересовали.

— Что ты имеешь в виду?