Пылающий берег

Ему понадобилось двадцать минут, чтобы спуститься на дно расщелины, и еще примерно столько же, чтобы найти труп подстреленного им бушмена. Это было похоже на поиски убитого фазана в плотных зарослях, только без хорошей собаки, которая могла бы его почуять, и в итоге только гудение больших синих мух привело Лотара к руке, торчавшей из кустов розовой ладонью вверх.

Он вытащил труп из колючек и только тогда понял, что это женщина, древняя ведьма с невероятно морщинистой кожей и сухими грудями, болтавшимися, как пустые кисеты.

Лотар довольно хмыкнул, когда увидел пулевое отверстие именно там, куда он метил. Выстрел был сложным, учитывая расстояние и отклонение. Но он тут же перенес внимание с пули на необычное украшение на шее старухи.

Лотар никогда не видел ничего подобного во всей Южной Африке, хотя в коллекции его отца имелись ожерелья масаи с востока континента, немного похожие на это. Однако масаи делали свои украшения из бусин, привезенных торговцами, в то время как этот широкий воротник на старой бушменке был собран из разноцветных камешков, и собран удивительно эстетично. При этом ожерелье представляло собой нечто вроде нагрудной брони, крепкой и декоративной.

Лотар понял, что эта вещица из-за своей редкости представляет немалую ценность, поэтому перевернул старуху, чтобы развязать шнурок ожерелья. Шнурок и несколько камней были залиты кровью из раны, но Лотар аккуратно стер ее.

Многие камни имели естественную кристаллическую форму, а другие были обкатаны и отполированы водой. Видимо, старая бушменка набрала их на каменистых берегах пересохшей реки. Лотар повернул их к свету и улыбнулся от удовольствия, когда они сверкнули, отражая солнечные лучи. Он завернул ожерелье в свой шейный платок и осторожно спрятал в нагрудный карман.

Еще один взгляд на мертвую бушменку убедил его в том, что больше здесь нет ничего интересного, и Лотар оставил ее лежать лицом вниз, а сам начал трудный подъем по скале туда, где его ждал Темный Хендрик.

* * *

Сантэн понемногу начала ощущать матерчатую ткань, укрывавшую ее тело, которая была настолько незнакомой, что почти вернула ей сознание. Сантэн подумала, что лежит на чем-то мягком, но она знала, что это невозможно, как и свет, сочащийся сквозь зеленую ткань. Однако она ощущала слишком сильную усталость, чтобы размышлять о таких вещах, а когда попыталась удержать глаза открытыми, те закрывались, несмотря на все ее усилия. И только тогда Сантэн поняла, насколько она слаба. Из нее словно вынули все внутренности, и она превратилась в пустую скорлупу сваренного всмятку яйца, хрупкую и беззащитную. От этой мысли Сантэн захотелось улыбнуться, но даже это усилие оказалось слишком большим, и она опять погрузилась в мягкую тьму.

Когда она очнулась в следующий раз, она услышала, как кто-то тихо напевает. Сантэн лежала с закрытыми глазами, и постепенно до нее доходило, что она понимает слова. Это была любовная песня, тоска по девушке, которую певец знал некогда, до войны.

Голос был мужским, и Сантэн подумала, что это один из самых волнующих голосов, какие ей когда-либо приходилось слышать. Девушке не хотелось, чтобы песня кончалась, но та внезапно оборвалась, и мужчина засмеялся.

— Значит, тебе нравится твое занятие? — спросил он на африкаансе.

Какое-то дитя ответило: «Ага!» — да так громко и отчетливо, что глаза Сантэн мгновенно распахнулись.

Это был голос Шасы; воспоминания о чудовищной ночи со львом на дереве мопане тут же нахлынули на нее, и ей снова захотелось закричать: «Мое дитя, спасите мое дитя!»

Она повернула голову из стороны в сторону и увидела, что она одна, в хижине с крышей из листьев и пологами из зеленой ткани по бокам. Она лежала на походной койке, одетая в длинную ночную рубашку…

— Шаса! — позвала Сантэн и попыталась сесть.

Но ей удалось лишь судорожно дернуться, а ее голос был хриплым тихим шепотом.

— Шаса! — На этот раз она собрала все свои силы. — Шаса!

Но получился лишь хрип.

Однако снаружи кто-то изумленно вскрикнул, Сантэн услышала грохот опрокинутого табурета. В хижине потемнело, когда кто-то перешагнул порог, откинув входное полотнище, и она повернула в ту сторону голову.

Там стоял мужчина. У бедра он держал Шасу.

Мужчина был высок, с широкими плечами, но свет падал ему в спину, и Сантэн не могла рассмотреть его лицо.

— Значит, спящая принцесса проснулась… — Ох, этот низкий, волнующий голос… — Наконец-то, наконец!

Неся ее сына, мужчина подошел к койке и склонился над Сантэн.

— Мы уже тревожились, — мягко произнес он.

И Сантэн заглянула в лицо самого прекрасного из всех людей, каких она только видела, золотого человека, с золотыми волосами и желтыми глазами леопарда на загорелом золотом лице.

Шаса у его бедра извивался и тянулся к ней:

— Мама!

— Мое дитя!..

Сантэн подняла руку, и незнакомец положил мальчика на койку рядом с ней.

Потом он приподнял Сантэн за плечи и усадил, подложив ей под спину валик. Руки у него были загорелыми и сильными, а пальцы — длинными и красивыми, как у пианиста.

— Кто вы такой?