Пылающий берег

Сантен заставляла мужчин не только слушать себя, но и делать то, что хотела, хотя и не отказывалась от использования тех тайных сексуальных ухищрений, к которым веками вынужденно прибегали женщины. Она добивалась своей цели, добавляя логичные, убедительные доводы и силу характера. В сочетании с обаятельной улыбкой и спокойным взглядом темных бездонных глаз все это было неотразимым. Например, понадобилось всего каких-то пять дней, чтобы сделать так, что майор Райт отменил свой приказ, предписывавший ей не покидать верхнюю палубу.

Хотя дни Сантен заполнялись до последней минуты, она ни на мгновение не теряла из виду цели своего путешествия. С каждым днем ее страстное желание впервые увидеть землю, где родился Майкл и где родится его сын, становилось сильнее.

Какой бы занятой она ни была, никогда не пропускала полуденного уточнения координат. За несколько минут до срока взбегала по трапу на мостик. Появившись в своих кружащихся форменных юбках и еле дыша, тараторила:

— Разрешите подняться на мостик, сэр?

Вахтенный офицер, который поджидал ее, обычно отдавал честь.

— Разрешаю. Вы как раз во время, Солнышко.

И тогда она, зачарованная, смотрела, как офицеры-штурманы, стоя на крыле мостика с поднятыми секстантами, делали полуденные замеры солнца, а потом определяли пройденный за день путь и местонахождение судна и отмечали все это на морской карте.

— Ну вот, Солнышко, семнадцать минут двадцать три секунды южной широты. Сто шестьдесят морских миль[103] к северо-западу от устья реки Кунене[104]. Кейптаун находится в четырех днях пути, если Бог и погода позволят.

Сантен с интересом изучала карту.

— Так мы уже плывем вдоль южно-африканского берега?

— Нет-нет! Это Германская Западная Африка, она была одной из колоний кайзера, пока южноафриканцы не захватили ее два года назад.

— А что там за местность? Джунгли? Саванна?

— Если бы так, Солнышко! Это одна из самых забытых Богом пустынь во всем мире.

Сантен покидала штурманскую рубку и, выйдя на крыло мостика, снова внимательно смотрела на восток, в сторону огромного континента, который лежал еще далеко за видимым ею бледным горизонтом.

— О, я жду не дождусь, когда же наконец увижу его!

Эта лошадь была жителем пустыни, ее далекие предки носили на себе королей и вождей бедуинов по жгучим пустыням Аравии. Лошадей этой породы завезли на север, в холодные края Европы, крестоносцы, а затем, столетия спустя, их снова вывезла в Африку германская колониальная экспедиция и выгрузила в порту Людерицбухт вместе с кавалерийскими эскадронами Бисмарка. В Африке этих лошадей подвергали прямому и перекрестному скрещиванию с косматыми выносливыми лошадками буров и закаленными пустыней животными готтентотов[105] до тех пор, пока не появилось это создание, отлично подходившее для трудных условий пустынь и тех задач, которые ему предстояло выполнять.

У нее были широкие ноздри и красивая голова арабского предка, широкие лопатовидные копыта, крепко державшие ее на мягкой почве пустыни, огромные легкие и бочкообразные груди, бледно-каштановая окраска, защищавшая от самого палящего солнца, лохматая шкура, укрывавшая как от огненного полуденного зноя, так и от трескучего холода ночей, а еще ноги и сердце, достаточно выносливые, чтобы доставлять седока к далеким молочным горизонтам и еще дальше.

Человек, сидевший на ее спине, тоже имел смешанную родословную и, как его лошадь, являл собой создание пустыни и бескрайней земли.

Его мать приехала сюда из Берлина, когда ее отец был назначен заместителем командующего вооружейными силами в Германской Западной Африке. Она повстречалась и, несмотря на возражения своих родных, вступила в брак с молодым буром из семьи, богатой лишь духом. Лотара, единственного ребенка от этого союза, по настоянию матери отправили в Германию для завершения образования. Юноша показал себя способным к учебе, но начало англо-бурской войны[106] прервало занятия. Мать впервые узнала о его решении вступить в армию буров, когда он прибыл обратно в Виндхук[107] без предупреждения. Ее семья была семьей воинов, поэтому она очень гордилась, когда Лотар уехал верхом со слугой-готтентотом и тремя сменными лошадьми искать своего отца, который уже воевал с англичанами.

Лотар нашел отца под Магерсфонтейном вместе с дядей Косом де ла Реем, легендарным командующим буров, и прошел обряд посвящения в битве два дня спустя, когда британцы попытались пробиться через перевал на холмах, чтобы снять осаду Кимберли.

Через пять дней после четырнадцатилетия Лотар на рассвете принял бой и до шести часов утра убил своего первого англичанина. Он оказался менее трудной целью, чем сотни скачущих африканских газелей и бегущих куду.