Пылающий берег

Истребители СЕ-5а были монотонно покрашены заводской грязновато-желто-коричневой краской. Этот цвет, как предполагалось, сделает самолеты незаметными для врага.

— Зеленый, — сказал Эндрю. Многие пилоты, как с германской, так и с британской стороны, считали делом чести, чтобы их самолет был окрашен достаточно ярко, тем самым извещая противника о своем присутствии, бросая ему прямой вызов. — Зеленый, — повторил Эндрю — Ярко-зеленый, под стать моему шарфу, и не забудьте написать на носу «Летающий Хаггис».

— Желтый, пожалуйста, Мак, — откликнулся Майкл.

— И почему это я подумал, что вы выберете именно желтый, а, мистер Майкл? — усмехнулся механик.

— Да, Мак, пока ты будешь этим, заниматься, сними с самолета жуткое маленькое лобовое стекло и подтяни нивелировочные тросы, хорошо?

Все «старики» полагали, что, если подтянуть нивелировочные тросы, можно увеличить скорость еще на несколько узлов.

— Я позабочусь об этом.

— И отрегулируй машину так, чтобы можно было лететь, не держа руки на рычагах управления, — добавил Майкл.

Эти асы — все нервные, каждому это известно. Если СЕ-5а мог бы летать ровно и по прямой и не надо было бы все время касаться рычагов управления пилот освободил бы две руки для стрельбы из пулеметов.

— Именно так я ее и отрегулирую, сэр!

— Да, и еще, Мак, установи прицел пулеметов так чтобы можно было вести огонь с пятидесяти ярдов.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Пока достаточно, Мак, — Майкл улыбнулся ответ, — но я постараюсь придумать что-нибудь еще.

— А я в этом и не сомневаюсь, сэр. Машина будет готова к рассвету.

— Если так, тебя ждет бутылка рома, — пообещал Майкл.

— А теперь, дружище, — широким жестом Эндрю обнял Майкла за плечи, — как насчет того, чтобы выпить?

— Я уже думал, что ты и не предложишь. Офицерская столовая была полна возбужденных молодых людей, жарко и громко обсуждавших новые самолеты.

— Капрал! — крикнул лорд Киллигерран дежурному по столовой через головы собравшихся. — Запишите, пожалуйста, все выпитое сегодня вечером на мой счет. — И пилоты радостно приветствовали командира, прежде чем вновь обратиться к бару, чтобы как следует воспользоваться этим предложением.

Час спустя, когда все глаза уже лихорадочно блестели, а смех достиг той степени резкости, которую Эндрю счел подходящей, он забарабанил по стойке бара, привлекая общее внимание, и торжественно объявил:

— Как величайшему из чемпионов по игре в «бокбок» в Абердине и во всей Шотландии, не говоря уже о дальних Гебридских островах, мне подобает вызвать всех желающих на соревнование в этой древней и благородной игре.

— Поистине подобает! — Майкл многозначительно и насмешливо взглянул на друга: — Соблаговолите набрать себе команду, сэр.

Майкл проиграл жеребьевку, и теперь его команда должна была сгрудиться у дальней стены столовой так, как во время схватки в регби, а в это время прислуга в столовой проворно прятала все бьющиеся предметы. Затем парни Эндрю по очереди разбегались через всю столовую и, прыгнув, со всей силой, какая только возможна, падали поверх сгрудившихся у стен, чтобы разрушить эту группу и таким образом победить вчистую. Если же кто-то из них какой-либо частью тела коснется земли, это означает немедленную дисквалификацию всей команды.

Группа Майкла выдержала тяжесть и силу натиска, и наконец все восемь игроков Эндрю взгромоздились, словно стадо обезьян, на пирамиду Майкла.

С вершины этой кучи Эндрю задал решающий вопрос, который должен определить славную победу или постыдное поражение.

— Бок-бок, сколько пальцев я поднял?

Пытаясь угадать, Майкл вздохнул:

— Три.

— Два! — Эндрю заявил о победе, и с печальным стоном пирамида намеренно развалилась сама; Майкл обнаружил, что ухо Эндрю находится в нескольких дюймах от его рта.

— Послушай, как ты думаешь, я мог бы взять взаймы твой мотоцикл на вечер?

Сдавленный со всех сторон, Эндрю лишь скосил глаза.

— Снова отправляемся подышать воздухом, мой мальчик? — Майкл засмущался и не смог найтись. — Все, что у меня есть, — твое, поезжай с моим благословением и передай счастливой леди мое глубочайшее почтение, ладно?

Майкл поставил мотоцикл в лесу позади амбара и, неся сверток армейских одеял, зашлепал по грязи к входу. Когда он вошел, блеснул свет, — это Сантен подняла заслонку фонаря и посветила Майклу в лицо.

— Bonsoir, monsieur[72].

Она сидела наверху, на тюках соломы, подогнув ноги, и озорно улыбалась ему.

— Какой сюрприз встретить вас здесь.

Он вскарабкался к ней и с силой обнял.

— Ты пришла рано.

— Папа рано лег… — Она не договорила, так как Майкл закрыл ей рот поцелуем.

— Я видела новые самолеты, — прошептала Сантен, когда они разомкнули губы, чтобы отдышаться, — но не знала, который из них — твой. Все одинаковые. Мне было тревожно от того, что я не знаю, в котором — ты.

— Завтра мой самолет будет снова желтым. Мак покрывает его новым слоем лака.

— Мы должны договориться о сигналах, — сказала она, беря одеяла и принимаясь обустраивать гнездышко между тюками соломы.

— Если я вот так подниму руку над головой, это будет означать, что вечером жду тебя в амбаре.