Пылающий берег

А двое из племени Санов дрожали от возбуждения, будто охотничьи собаки, рвущиеся с поводка. Х-ани стряхнула с себя руку девушки, ткнув пальцем вперед. Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела гораздо больше живых теней, кроме той, что метнулась первой, но эти были неподвижными, словно большие серые камни. Сантен насчитала их всего пять.

Лежа на боку, О-хва перетягивал свой маленький охотничий лук, проверил силу натяжения тетивы, затем вытащил из кожаной повязки на голове две стрелы и, сделав знак Х-ани, пополз вниз с гребня дюны. Едва спустившись, вскочил на ноги и тут же пропал среди теней и складок нанесенных ветрами песков.

Обе женщины замерли, как неподвижные тени. Сантен училась выжидать терпеливо, как животное, ибо именно этому закону подчинялся каждый обитатель древней пустыни. Между тем небо начало расцвечиваться первыми красками утренней зари, и теперь можно было ясно различить очертания внизу на равнине.

Это были огромные антилопы. Четыре из них спокойно лежали на земле, а пятая, которая была крупнее, с мощной шеей, стояла чуть поодаль. Сантен рассудила, что это, должно быть, самец стада, потому что корпус у него был почти такой же, как у ее любимого Облака, а на голове величественно красовались два длинных, угрожающе-прямых рога. Девушка вдруг живо вспомнила картину «Дама с единорогом», которую она видела в Музее де Клуни, куда отец привел ее в день двенадцатилетия.

Светало быстро, и мягкий, цвета тутового дерева, мех оленя теперь чудесно поблескивал. На его морде выделялись полосы потемнее, имевшие четкий, как у драгоценного кристалла, рисунок, который выглядел так, словно животное носило намордник, однако во всем облике сернобыка было столько достоинства, что любая мысль о неволе немедленно отбрасывалась.

Самец вскинул благородную голову, повернув ее в ту сторону, где лежали женщины, навострив уши, похожие на два горна, и начал беспокойно помахивать темным, лохматым, как у лошади, хвостом. Х-ани тронула рукой плечо Сантен, и они сползли чуть ниже. Бык пристально смотрел в их направлении несколько долгих минут, напряженный и неподвижный, как мраморное изваяние, но ни одна из женщин не шевельнулась, и он опустил голову и своими острыми передними копытами начал рыть под собой сухую равнинную землю.

«О-о, да! Выкапывай сладкий корень раздвоившегося растения, великий и красивейший бык, — молча увещевал его О-хва. — Не поднимай голову от земли, ты, великолепнейший из вожаков стада антилоп, ешь хорошо, и я станцую тебе такой танец, что все духи антилоп будут вечно завидовать тебе!»

О-хва спрятался примерно в пятнадцати футах от того места, где стоял самец, — все еще вне пределов досягаемости его ничтожного лука. Он вышел из тени дюны почти час тому назад и за это время успел сделать всего каких-нибудь пятьсот шагов.

На поверхности равнины виднелась небольшая впадина, скорее символическая, ибо глубина была меньше, чем с ладонь, но в тусклом лунном свете острый, охотничий глаз О-хва ухватил ее безошибочно. В эту впадину О-хва проскользнул, словно маленькая, янтарного цвета змейка, и, как змея, полз на животе, извиваясь медленно и плавно, вознося молчаливые молитвы духам Звезды Льва, которые вывели его к этой добыче.

Олень внезапно вскинул голову и, тревожно оглядевшись, чутко повел ушами.

«Не пугайся, милый бык, — упрашивал его О-хва. — Дыши запахом пахучего клубня, и пусть покой войдет в твое сердце снова».

Минуты тянулись, как часы, олень втянул трепетавшими ноздрями воздух и снова опустил голову. Его гарем, состоявший из желто-бурых красавиц-антилоп, лениво наблюдал за ним. Увидев, что вожак успокоился, они снова принялись работать челюстями.

О-хва полз вперед, прячась под уклоном впадины, касаясь щекой земли, чтобы не было видно силуэта головы, подтягиваясь на мягкой поверхности на бедрах, на коленях и носках ног.

Самец вырыл клубень и теперь со смачным шумом жевал его, придерживая копытом, чтобы набить как следует рот. О-хва крадучись, с чрезвычайной осторожностью и терпением, преодолел расстояние между ними.

«Наедайся вдосталь, милый олень, потому что без тебя три человека и неродившийся ребенок умрут еще до восхода солнца. Не убегай, великий олень, подожди еще немного, совсем-совсем немного».

Он приблизился к самцу настолько, насколько можно, и все равно это было слишком далеко. Шкура оленя крепкая, мех очень густой. А стрела была легкой камышинкой с наконечником из кости, которую нельзя наточить так же остро, как железо.

«Дух Звезды Льва, не отворачивай теперь свой лик от меня», — умолял О-хва, подняв свою левую руку так, что его крошечная бледного цвета ладонь повернулась к оленю.

Почти целую минуту ничего не происходило, а потом самец заметил руку, не имевшую тела, которая вырастала как будто прямо из земли, и, приподняв голову, не сводил с нее глаз: она казалась слишком маленькой, чтобы быть опасной.