Пылающий берег

Плача от ярости и безысходности, подняла ярко горящую головню и швырнула ее в гиену.

— Ах ты отвратительная тварь! — закричала она, и гиена, взвизгнув, скачками умчалась во тьму.

Под нежаркими лучами утреннего солнца на скалах грелось стадо тюленей. Сантен почувствовала, что голод и жажда дают о себе знать с новой силой.

Вооружившись двумя камнями размером со свой кулак и крепкой корягой, выброшенной на берег прибоем, она с необычайным проворством поползла по расщелине, стараясь подобраться к животным как можно ближе. Но прежде чем она успела преодолеть половину расстояния, стадо с ревом скрылось в бурунах и теперь не выберется из воды до тех пор, пока Сантен не исчезнет из виду.

Отчаявшись, она вернулась в пещеру. На песке возле потухшего костра виднелись пятна застывшего тюленьего жира. Вытащив из холодного пепелища обгоревшую головешку, растерла уголек в пыль, смешала на ладони с жиром и стала осторожно мазать нос и щеки черной смесью там, где ничем не защищенная кожа сгорела вчера на солнце.

Сантен окинула взглядом свое прибежище. В ее распоряжении имелись складной нож, кусочек кремня, коряга и капюшон из парусины. Не хотелось покидать это место. Уже несколько часов оно служило домом. Но она заставила себя повернуться и пойти отсюда прочь, направляясь по голому пляжу к югу, туда, где перед ней вновь простиралась зловеще-нескончаемая прибрежная пустыня.

В эту ночь она не нашла ни пещеры, где можно было укрыться, ни кучи плавника, прибитого к каменистому мысу. У нее не было еды, утолить жажду тоже было нечем. Кое-как завернулась в капюшон и лежала, не шевелясь, на жестком песке под дюнами. Всю ночь холодный слабый ветер гнал по пляжу мелкий морской песок, и к рассвету ее с ног до головы одело искрящимся светлым покрывалом. Запорошило ресницы, волосы покрывал слой песка и соли. От холода, ушибов и невероятного перенапряжения тело онемело так, что сначала она, как старуха, заковыляла по берегу, опираясь на палку. Согревшись немного от ходьбы, Сантен почувствовала, что двигаться стало легче, но знала, что слабеет с каждым шагом. По мере того как солнце поднималось выше, жажда начала сжигать нутро, она стиснула зубы, ибо не могла даже крикнуть. Губы распухли и потрескались, раздувшийся шероховатый язык прилепился вязкой слюной к горлу, Сантен не могла даже пошевелить им.

Она склонилась над набегавшей волной, погрузив лицо; потом смочила в воде свою парусиновую накидку и оставшуюся на ней скудную одежду, едва удерживаясь от искушения глотнуть чистой и прохладной морской влаги.

Стало легче лишь на минуту. Когда вода высохла, обожженное солнцем лицо стало покалывать от выступившей соли; сухие, все в трещинах, губы пылали огнем, казалось, что кожа превращается в тонкий пергамент, который вот-вот разорвется от натяжения, а жажда сведет с ума.

В середине дня далеко впереди на мягком влажном песке она разглядела сгустки черных движущихся теней. Однако пятнышки обернулись четырьмя большими чайками с чисто-белыми грудками и черными спинками, с криком налетавшими друг на друга, открыв желтые клювы и борясь за кусок выброшенной прибоем поживы.

Взмахнув крыльями, они поднялись в воздух, как только девушка приблизилась к ним: добыча, из-за которой дрались птицы, оказалась для них слишком тяжелой и осталась лежать на песке. Это была большая мертвая, вся искалеченная чайками, рыба. Сантен рванулась из последних сил, упав возле рыбины на колени. Она вцепилась в нее обеими руками, но тут же поперхнулась от омерзения и отбросила от себя, вытирая руки о полотняную юбку. Рыба уже воняла, пальцы утонули в мягкой разлагавшейся плоти, будто в застывшем жире.

Девушка отползла в сторону и села на песок, обхватив руками колени и крепко прижав их к груди, не сводя глаз с горы вонючей мертвечины, всеми силами пытаясь позабыть о терзавшей ее мучительной жажде.

Однако, в конце концов, собрав все свое мужество, снова подползла к рыбе и, отвернув лицо, чтобы не чувствовать так остро смрада, вырвала ножом кусок беловатого мяса. Отрезав крошечный кусочек, осторожно положила его в рот. От сладковатого привкуса гниения в желудке сразу же замутило, но Сантен тщательно разжевала мякоть, высасывая из нее тошнотворный сок, выплюнула остаток, а затем отрезала новый кусочек.

Противная себе самой почти так же, как и отвратительная падаль, из которой она продолжала высасывать жидкость, Сантен присела передохнуть, когда сообразила, что заставила себя протолкнуть в горло чуть ли не полную чашку жижи.

Мало-помалу съеденное оживило ее настолько, что она почувствовала прилив сил, достаточных для того, чтобы идти дальше. Побрела по воде, пытаясь отмыть лицо и руки от вони, но привкус гниющей рыбы прочно держался во рту все то время, пока Сантен медленно шла вдоль кромки берега.

Перед самым закатом солнца накатила новая волна одуряющей слабости, и она рухнула на песок как подкошенная. На лбу выступила холодная испарина, внезапная боль ножом резанула по животу, тело согнулось от судороги. Рот наполнился желчью, в нос вновь ударил резкий запах мертвечины.