Пылающие небеса

— Ну так вот, мой юный друг! — злорадно ухмыляясь, продолжил свой монолог Гусейнов. — Прилетят ваши крейсера, скоро уже прилетят и убьют моих солдатиков, всех убьют! Я знаю, что ваши, после того как мы славно здесь позабавились с вашим мирным населением, пленных брать не будут! Ваша десантная бронепехота вообще не любит брать пленных, это ты, наверное, и без меня знаешь… Хи-хи-хи… Но не это главное, все равно мне эти солдаты больше не нужны… Хи-хи-хи… Они выполнили свою работу и теперь последнее, что могут для меня сделать, доставить мне радость, умирая… Хи-хи-хи… Только жаль, что я не смогу насладиться, наблюдая, как ваши десантники будут их убивать… Хи-хи… Ведь это так приятно, смотреть, как разлетаются в разные стороны куски свежего мяса, как течет кровь, как солдаты перед смертью корчатся в ужасных мучениях… Хи-хи-хи… Вам разве не нравится смотреть на свежие трупы, на кровь, на то, как мучаются смертельно раненные? Правда не нравится?! Хм, странно… Но, с другой стороны, у каждого свои вкусы. Я, между прочим, либерал и сторонник свободы, потому свои вкусы вам не навязываю, мой юный друг… Хи-хи-хи… Вот так! Думаешь, я не буду тебя убивать потому, что я добрый?! Хи-хи-хи… А вот в этом ты глубоко ошибаешься! Нет, я действительно не буду тебя убивать, но не потому, что я добрый… Хи-хи-хи… А потому, что я — злой! Да, я действительно тебя не убью. Я тебя скоро отпущу. За тобой прилетят спасатели и отвезут на вашу базу. Хи-хи-хи…

Полковник Гусейнов снова забегал по комнате, злорадно потирая руки.

— Еще немного, и я стану владыкой вселенной! — зло оскалился бандитский главарь, бегая вокруг пленника. — Все люди станут моими рабами! Точнее, я превращу большую часть людей в нелюдей, а оставшуюся часть убью! Хи-хи-хи… Зачем мне эти тупые солдафоны, которые вовсе даже не солдафоны, а самые натуральные бандиты и анархисты? Конечно, мне нравились их жадность и жестокость, мне нравилось, как они мучили и убивали людей. Но еще больше я люблю покорность! А они шалунишки, такие шалунишки… Хи-хи-хи… Представляешь, мой юный друг, они иногда пытались меня не слушаться, не выполнять мои приказы! Хи-хи-хи… Я, правда, их за это убивал… Хи-хи-хи… Но теперь они мне не нужны, теперь у меня будут миллионы, десятки миллионов, миллиарды абсолютно покорных рабов! Да, да, как ты прекрасно знаешь, основной принцип либерализма: свобода это — рабство! Да, да, ты не ослышался, свобода это — рабство! Полностью свободен только раб! Вот потому мы, либералы, хотим обеспечить всем свободу, превратив в рабов!

Гусейнов перестал ходить кругами вокруг Святобора, опять взобрался на кресло, неторопливо набил косячок и закурил, выдыхая в воздух вонючий дым.

— Как тебе уже известно, мой юный друг, я служил в расиянской полиции. Думаешь, мне нравилось помогать людям? Нет! Или защищать их от преступников? Нет и еще раз нет! Мне нравилось бить и пытать арестованных, особенно невиновных. Ведь если ты пытаешь преступника, то вроде как наказываешь его за дело. Но настоящее страдание, это когда страдают невинные. Хи-хи-хи… Ведь страдание это искусство! Я, можно сказать, художник… Я люблю экспериментировать. Я люблю, когда люди страдают утонченно, необычно… Надо отметить, что мое начальство вначале было мной очень довольно. Я стал полковником, мне поручили командование карательным полком. Но когда я однажды приказал расстрелять демонстрацию, эта жирная сука, генерал Отстоев, на меня накричал. Представляешь, мой юный друг, этот противный сказал, что я порчу Расиянскому Царству международную репутацию. А потом меня вообще уволили. А за что?! За каких-то пятьдесят миллионов быдла, которое успокоили мои солдаты по моему приказу! Хи-хи-хи… Так быдло было само виновато. Зачем они против веры православной поперли да против закона о православной кошерности? Вот тогда я и решил, что я уже перерос службу в расиянской полиции. Я перешел на новый уровень, и те рамки, в которые меня там пытались загнать, стали мне тесны. Да, вначале служба в полиции позволила мне унижать, бить и мучить людей. Я даже мог убивать, убивать совершенно безнаказанно. Но когда я стал убивать все больше и больше, начальство стало проявлять недовольство, меня пытались ограничивать. А когда мои солдаты вырезали те пятьдесят миллионов не желающих соблюдать православный кошер, меня вообще уволили. Вот тогда я и подумал, а зачем мне служить в полиции, которая ограничивает мою свободу. Я тогда уже был в очень хороших отношениях и с наркоторговцами, и с анархистами, и с обычными бандитами. Ты, мой юный друг, возможно, считаешь, что я как полковник полиции был обязан с ними бороться. Да, вот именно поэтому я с ними и подружился. Понимаешь ли, они очень неплохо мне платили за мою скромную помощь в их нелегком деле.

Гусейнов опять спрыгнул с кресла и неторопливо прошелся по комнате, дымя недокуренным косячком.