Пылающая сталь

Красноармейцы, в марширующих мимо колоннах, смотрели на детские трупики в объятьях мертвых матерей и ускоряли шаг.

Они шли на запад мимо качающихся на злом промозглом ветру повешенных мужчин, мимо растерзанных, изрезанных женщин и девочек. И мимо живых, с черными от горя лицами. И все ускоряли шаг.

Красная Армия, от Ватутина до самого простого стрелка, боялась опоздать.

Как уже опоздали они в Белгород, в котором в живых осталось 150 измученных, прячущихся в земляных норах людей. Как не успели они в село Ефремовка, где наступающие войска нашли сожженную церковь, до половины заполненную обгорелыми трупами её жителей. И не нашли никого живого. Как опоздали они к сотням и тысячам советских людей, в которых немцы стреляли, обливали водой на морозе, прибивали штыками к земле и насиловали, травили собаками. А потом фотографировали и смеялись.

Русские очень боялись не успеть. И поэтому рвались вперед, готовые заплатить любую цену, но только не опоздать.

И сейчас Ватутин видел последствия своей эмоциональной слабости, своей неосторожности. Изможденные, истощенные войска, откатывались перед появившимися из тьмы стальными левиафанами танковых дивизий вермахта. Враг был умен, хитер, опытен. Он нанес ловкие «подрубающие» контрудары в транспортные узлы и вдоль железных дорог. Выверенные, неожиданные и страшные по последствиям удары, как удар ножом профессионального уголовника. На штабной карте, синие стрелы вскрываемых разведкой новых немецких соединений грозили окружением и смертью вырвавшимся вперед частям Воронежского фронта. Теперь опасность, что еще недавно угрожала немцам, зеркально отразилась для Красной Армии. Измученные и обессиленные, без сильных резервов, войска советских фронтов оказались на краю пропасти. Если удар немцев будет успешен, они возьмут Харьков и пойдут дальше.

Резервного фронта, как под Москвой и Курском, за Харьковом не было.

Немцы тогда вполне могли переломить ход войны. По меньшей мере, обесценить победу под Сталинградом. Но Ватутин был не таким человеком, что не имеет планов для непредвиденных ситуаций. Однако, для реализации его планов, ему было нужно время.

Один из основных немецких контрударов наносился южнее города Валки. В этом городе прямо сейчас, 1 марта 1943 и находилась 25-я гвардейская дивизия, которая взяла его после тяжелейшего штурма, пять дней назад. А до этого гвардейцы были на самом острие наносимого удара, начиная с прорыва мощных оборонительных сооружений в самом начале наступление Воронежского фронта.

В 25-й гвардейской дивизии осталось около восьми сотен «активных штыков», и сейчас она официально числилась в резерве, ожидая вывода в глубокий тыл на пополнение.

Кроме 25-й гвардейской дивизии, и нескольких, столь же истрепанных в боях частей усиления, у Ватутина не было других войск в этом районе. И поэтому он с безжалостностью полководца растянул 25-ю гвардейскую вдоль реки Мжа, перекрывая железные дороги, выстраивая тонкий заслон против контрудара немцев. Меняя жизни на время.

Ватутину нужно было четверо суток. Но из столкновений с противником, уже было ясно — против 25-й гвардейской и приданных к ней частей будет действовать полнокровные танковые дивизии.

Враг бросил в бой два танковых корпуса.

Шесть или восемь танковых дивизий. Больше, чем понадобилось для захвата половины Европы. На фронте, меньшем чем Бельгия. В каждой — десятки тысяч опытных головорезов, прошедших три компании. Тысячи мощных орудий, сотни самолетов и тяжелые новейшие танки которых еще не видели поля сражений. Эта стальная, всесокрушающая лавина, уже 1 марта 1943 должна была достигнуть рубежа обороны 25-й гвардейской дивизии, гоня перед собой остатки ударных кавалерийских и механизированных корпусов Красной Армии. А 25-я г. д. не успевала создать линию обороны.

И тогда Ватутин бросил вперед кавалерию.

Раньше, в огненном шторме наступлений механизированных частей, в титанических битвах, где обстановка менялась ежечасно, а многотысячные дивизии обращались в прах за считанные дни — русские всегда теряли командование.

Ненадежные радиостанции, которые постоянно выходили из строя, постоянно нарушаемая диверсантами и обстрелами кабельная связь, хаос, путаница.

Но это был уже 1943-й. Пакет с приказом, запечатанный и подписанный, преодолел на штабном Виллисе несколько километров до аэродрома. Там его спрятал под летную куртку пилот, который сел в крохотный, фанерный У-2. Он летел над дорогами и речками — единственными ориентирами. Самолетик крался в ночи, жмясь к земле, ныряя в туманы и рискуя задеть линии электропередач — потому что, если его обнаружит истребитель люфтваффе, это означает смерть. И, что хуже, не выполненное задание.

Вот он, разбитый У-2. «Летающая швейная машинка», как презрительно называли его немцы.