Пылающая полночь

— Влюбленность — это не только форма психического… расстройства, скажем так, но и биохимический процесс, или, если говорить понятным тебе языком, реакция тела. Которой у меня, как ты понимаешь, быть не может. А с психологической зависимостью мне справиться куда проще, поскольку свое сознание я контролирую чуть больше, чем полностью, — выдал сосед.

— И это мне говорит единственный на весь мир дух-склеротик, — вздохнул я.

— Но-но! Не путай сознание и память! — рыкнул сосед, но, явно почувствовав мое непонимание, тут же остыл и пустился в объяснения: — Суди сам, Дим. У меня действительно имеются провалы в памяти, но ты же не будешь отрицать, что при этом я остаюсь довольно цельной личностью, обладающей немалым опытом и развитым мышлением?

— Не буду, — согласился я.

— Во-от! — довольно протянул дух. — И все аспекты своей личности я сейчас контролирую полностью, до последней мыслишки. Другое дело эмоции. Их держать в узде намного сложнее, но поскольку у меня нет большинства отвлекающих факторов, присущих обладателям физического тела, и в частности ваших пяти чувств, то и контролю эмоций я могу уделить куда больше внимания. Учитывая же, что они у меня еще и несколько приглушены опять же из-за отсутствия тела и протекающих в нем биохимических процессов, минусы и плюсы, можно сказать, взаимно перекрываются. Так что для меня управление собственными эмоциями сложно примерно так же, как для тебя сложен бой со Скалой Миолом.

— Хочешь сказать, что при желании можешь заглушить любое чувство? Гнев, страх… любовь? — уточнил я, поежившись при воспоминании о тренировках с тем самым пятым легионером, чуть не обломавшим мне весь процесс знакомства с моими подчиненными в Четвертом Громовом.

— Скорее, могу разложить их по полочкам, не позволяя влиять на собственное мышление… слишком сильно влиять, скажем так. Полностью избавиться от эмоциональности мне не удается, но она хотя бы не давит на психику так, как могла бы, — изобразил сосед вздох. — Звучит, конечно, не очень хорошо, но на самом деле это благо, Дим. Потому что, не умей я хоть чуть-чуть абстрагироваться от своих эмоций, глушить их, — боюсь, у тебя в голове уже давно жил бы абсолютно сумасшедший дух. Сумасшедший, без всяких преувеличений.

— Да ты и сейчас порой производишь такое впечатление, — буркнул я в ответ.

— А это уже твое дурное влияние! — парировал дух, заставив меня усмехнуться.

— Один — один. — Я вздохнул и, повернувшись к Гилду, уже вслух проговорил: — Поздравляю, друг мой. У меня появилось свободное время, а твоей замечательной женушке прибавится работы на кухне. И кстати, можешь передать нашим будущим разведчикам, что у них добавится несколько учебных часов по вечерам.

— Понял, мессир, — с абсолютно непрошибаемым видом кивнул Гилд. — Я могу идти?

— Вместе пойдем, — чуть подумав, заявил я. — Кстати, не знаешь, что у нас сегодня на обед?

— Индейка по-царски, — уже сделав шаг к лестнице, прогудел вассал. — И уверяю вас, за такое блюдо мой учитель отдал бы левую руку.

— Пробовал уже?

— И не единожды. У Дарины настоящий талант к кулинарии, мессир!

— Уж кто бы говорил, Гилд, — вздохнул я.

— Поверьте, я знаю о чем говорю. Ее батюшка был главным поваром у старого герцога Баунта, а тот очень трепетно относился к северной кухне и мог позволить себе нанимать лучших поваров. Дарина же унаследовала талант отца в полной мере.

— А ее брат? — поинтересовался я.

— Он… не слишком интересуется ремеслами, мессир, — с некоторой запинкой проговорил Гилд.

— Иными словами, лентяй, не желающий ничего делать и прожигающий наследство отца, — констатировал сосед. Я не стал отвечать ему, как не решился и комментировать слова своего помощника, явно не желающего дурно отзываться о своем новоявленном родственнике. Иногда Гилд просто удивляет меня своей тактичностью. Иногда…

Князь проводил хмурым взглядом спину выходящего из его шатра маркграфа Зентры и, дождавшись, пока за ним закроется полог, недовольно покачал головой. Старый воин безмерно уважал изощренный ум в недавнем прошлом первого полководца империи, и ему было грустно и неприятно видеть, как его старый друг и командир напрасно растрачивает свой талант на мелочные придворные интриги и стяжательство. Гений, способный обернуть сражение пары регимов против пяти полков отборной венетской пехоты в свою пользу, занимается приращением своего и без того немалого удела и жаждет сменить зубцы и жемчуг[14] на листья и бархат.[15]