Пылающая полночь

Двадцать третьего дня второго летнего месяца, в самый разгар душного дня на дороге от Фонталана в южном предместье Нойгарда появился запыленный всадник. Это был молодой человек лет двадцати, чуть смугловатый, с тонкими, но резкими чертами лица и гривой стянутых в хвост иссиня-черных волос, прикрытых от дорожной пыли беретом, легко выдававшим в нем южанина. Молодой человек был одет в добротную, хотя и лишенную столь любимых столичным дворянством украшений одежду…

— Что ты там бормочешь, сосед? — осведомился Дим.

— Не мешай. Я делаю наброски твоих мемуаров, — фыркнул я в ответ. — Так, на чем я остановился? А, неброская одежда! Так вот… даже его серый берет мог похвастаться лишь одинокой серебряной пряжкой с неразличимым гербом и тонким пером незнакомой птицы.

— Это, между прочим, герб пустынных егерей и перо руинного ворона! — возмутился носитель.

— Ты это знаешь, я это знаю, даже ходоки это знают, а местные жители и не подозревают. Но мемуары-то читать именно им, не так ли? — откликнулся я и продолжил: — Впрочем, за отсутствием внешнего лоска внимательный наблюдатель вполне мог бы увидеть, что в выборе одежды всадник руководствовался не толщиной своего кошелька или нежеланием расставаться с его содержимым, но удобством и целесообразностью. Серый колет, как и заправленные в высокие сапоги штаны, даже под слоем пыли посверкивающие мелкими чешуйками, были выделаны из кожи какой-то темной твари, а эфес столь нехарактерного для дворян фальшиона, удобно расположившегося в добротной перевязи, хоть и не украшен золотом и драгоценными камнями, но изящен, причем явно не в ущерб прочности, что характерно лишь для оружия, выходящего из рук настоящих мастеров. Притороченный же к одной из седельных сумок мощный арбалет заставил бы заинтересоваться и лучших столичных оружейников.

— Сосед, прекращай уже! — с легким смешком потребовал Дим. — С чего вдруг ты вообще загорелся идеей каких-то мемуаров?

— Так скучно же! — откликнулся я. — Едем-едем, едем-едем. Надоело. Хоть бы какое-то разнообразие!

— По мне, так уж лучше скука, чем приключения, — заметил носитель. — По крайней мере, сейчас. И вообще не напомнишь, кто мне неделю назад пенял на излишнее легкомыслие?

— То когда было! С тех пор ты стал просто невыносим в своей осторожности, — огрызнулся я.

— Тебе не угодить, — покачал головой носитель. Я бы пожал в ответ плечами, но у меня их нет, так что пришлось ограничиться имитацией печального вздоха.

Что поделать, меня действительно достала эта непрерывная скачка. Хотя, как я понял из речи моего носителя и собственных наблюдений по пути, скорость, с которой мы двигались по трактам империи, была недостижима для большинства всадников, исключая разве что имперских курьеров, но их на каждой дорожной станции поджидают подменные кони, у Дима же такой возможности не было, что не помешало ему справиться с этой задачей.

Как можно добраться от окраин освоенных земель до столицы империи за неделю? Оказывается, нет ничего проще, при условии что под седлом находится дрессированный лучшим мастером Ленбурга неутомимый полукровный скакун, а всадник отличается от него выносливостью лишь в б'oльшую сторону. Если же к этому факту добавить такую мелочь, как наличие ночного зрения у обоих, то семьсот шестьдесят километров за семь дней не покажутся таким уж удивительным делом.

Правда, не могу сказать, что этот «подвиг» легко дался Диму или его скакуну, так что завидовать здесь нечему. По крайней мере, мне кажется, что при взгляде на запыленного всадника и его не менее грязного скакуна, усталым шагом входящего поздним вечером в ворота очередного постоялого двора на пути в Нойгард, любая зависть должна забиться в дальний уголок и тихо розоветь там до полного превращения в сочувствие. И вообще счастье еще, что мой носитель не додумался впадать в транс во время долгих выматывающих переходов, иначе я, наверное, свихнулся бы от боли в его отбитой заднице.

Как бы то ни было, все проходит, завершилась и эта выматывающая скачка. Нойгард встретил нас распахнутыми настежь воротами, столичным шумом и… грозой, мощной, грохочущей, пугающей черными клубами туч. Она загрохотала пушечными выстрелами, озаряя вспышками небо и суетящийся город под ним, закрутила взвившуюся пыль сбивающими с ног порывами ветра и пролилась на землю чудовищным ливнем. Такого буйства стихий не только я, с моей дырявой памятью, но и Дим припомнить не может. Счастье еще, что к началу грозы мой носитель успел найти неплохой постоялый двор, так что любоваться рыночной площадью, стремительно пустеющей под ударами первых капель дождя, мы смогли из окна обеденного зала, уютного и светлого благодаря многочисленным алхимическим светильникам. Что я могу сказать? Богато живут столичные трактирщики, если могут позволить себе такое освещение.