— Когда Артур был жив, — со страстной настойчивостью сказала она, — все, что не получалось, было связано с моими ошибками. Во всяком случае, я так считала. Теперь, когда бедный мой муж скончался два года назад, стаяло еще хуже. Я ничего, ну совершенно ничего не могу сделать, без того чтобы эти отвратительные люди вокруг не думали и не говорили обо мне ужасные вещи. Я знаю, Джек, что я не уродина и не старая карга, и во мне говорит не тщеславие. Но что я могу тут сделать? Я даже стараюсь не кататься по Рингу в моей карете, никому не улыбаюсь и ни с кем не раскланиваюсь, ибо тут же вижу любопытные глаза и слышу шепот. «Ага!» — перешептываются они, считая, что я кем-то увлечена, хотя я даже не думаю об этом.
Внезапно Флора протянула руку, коснувшись пистолета.
— Он принадлежит мне, — сказала она. — Во всяком случае, принадлежал Артуру, а это одно и то же. Прежде чем тут произошло... произошло убийство, когда начались разговоры о похитителях драгоценностей и других интригах, кто-то стрелял из принадлежавшего мне оружия. И первым моим побуждением было спрятать его, спрятать, спрятать до того, как кто-то может меня в чем-то заподозрить. Может, это было глупо. Может, я и в самом деле сделала глупость. Но неужели ты не можешь понять меня?
Наступило молчание.
Чевиот кивнул. Он положил руку ей на плечо, и она прижалась к ней щекой, теплой и нежной. Затем он отстранился от нее, рассеянно глядя на картины и миниатюры, украшавшие розовые стены.
Да, каждое слово из повествования Флоры могло быть чистой правдой.
Здравый смысл говорил ему, что в суде его убежденность стала бы предметом насмешек, «Итак, джентльмены! Вам не кажется ли, что это весьма сомнительные доводы? Можем ли мы полагаться...» И так далее. И Чевиот, в чьи обязанности входило первым выслушивать свидетелей и определять меру их искренности, сам понимал, что возражения будут звучать весьма убедительно.
Попугай, молча ерзавший на насесте, внимательно изучил их одним глазом, а потом вывернул шею, стараясь присмотреться другим.
Если этот ара снова заорет, решил Чевиот, я сверну шею этой чертовой птице. А пока же...
— Ты говоришь, Флора, что в коридоре прозвучали два выстрела?
— Дорогой мой, я говорю только о том, что случилось.
Чевиот сжал зубы.
— Мне приходится тебе кое-что сказать. Когда я поднял пистолет с ковра и спрятал его под лампой, ствол его по-прежнему был теплым.
— Теплым? Теплым? — помолчав, повторила она. — Конечно, он должен был быть теплым! Он лежал в муфте, и я держала его обеими руками, а минуты все шли и шли! — Запнувшись, она растерянно спросила: — Ты... ты все еще сомневаешься в моих словах?
— Нет, В тебе я не сомневаюсь. И не ломай себе больше голову.
Флора прикрыла глаза.
— А теперь, — без паузы продолжил он, — ты должна отправляться домой. Ты и так уже на пределе и дальнейших разговоров просто не выдержишь. Швейцар вызовет твою карету.
— Да, да, да! — Она с готовностью встала. — И ты поедешь со мной. — Она помедлила. — Не так ли? — спросила она.
— Нет! Я не могу!
— Но прошу тебя, почему же?
Это происшествие недолго будет оставаться тайной. Да так и должно быть. С другой стороны, я должен опросить всех слуг и гостей в доме.
— Да, да, я понимаю. Но потом?
— Ты хоть представляешь, сколько людей болтается в доме тут и там? Это может занять у меня всю ночь.
— Ах, вот как... Да, в самом деле.
Ради Бога, Флора, неужели ты не видишь, что я действительно не могу?
Когда она отстранилась от него, он потянулся остановить ее. Но Флора ускользнула от его рук гибким и грациозным, как у балерины, движением и направилась к дверям. Около них она повернулась, вскинув подбородок и развернув плечи.
— Ты не хочешь быть со мной, — сказала она.
— Флора, да ты с ума сошла! Этого я хочу больше всего на свете!
— Ты не хочешь, — высоким голосом повторила она. Глаза ее затуманились слезами не гнева, а укоризны. — У меня нет другого объяснения, если ты не можешь быть со мной в то время, когда я больше всего нуждаюсь в тебе. Очень хорошо. Получай удовольствие от общества Луизы Тремьян. Но если ты сейчас не пойдешь мне навстречу, то не трудись искать со мной встреч и впредь. Так что спокойной ночи, Джек, и я думаю, что мы прощаемся с тобой.
И она исчезла.
8
Разговор шепотом в кофейне
Рассветало.
Утро, скрывавшееся за низким сумрачным октябрьским небом, давно уже наступило, когда суперинтендант Чевиот наконец оставил дом номер шесть по Нью-Берлингтон-стрит, закрыв за собой парадную дверь здания, в котором уже сновали слуги, приводя дом в порядок после суматохи прошедшей ночи.
Чевиот уже обрел второе дыхание, когда кажется, что мозг работает четко и ясно, хотя на самом деле он готов каждую минуту подвести тебя, не выдержав и непроглядной ^депрессии, и нервного напряжения.