Пыль всех дорог

Радикально настроенные физики и писатели — фантасты заблуждаются. Они обязаны заблуждаться, ведь не может быть бесконечного множества вариаций для каждого индивидуума в каждый момент времени, их нет, господа и товарищи! Такое качество, как бесконечность, касается только пространственно-временных континуумов. В реликтовом излучении космоса можно наблюдать локальные холодные области, те точки, где происходило — и сейчас происходит — почкование миров во временных ветках. Вариации Вселенной, которые давно разделились, сильно отличаются друг от друга, там могут быть даже иные законы физики. Ближние вариации подобного разделения могут иметь возраст нескольких тысячелетий — как в случае с Лангато. Вот так и выглядит концепция Мультивселенной…

Исходя из визита Тха-Сае, концепция летит в тартарары, а те самые вариации для индивидуума существуют — пусть и не во множестве. Мало того — путешествия во времени возможны, и не просто во времени, а между прошлым и будущим отдельных реальностей! К какой такой матери тогда летят известные законы физики, можно даже не задумываться и вслух не уточнять. Значит, есть неизвестные законы?!

Скворцова, кстати, об этом точно не задумывалась: ни о Мультивселенной, ни о законах физики. Всю дорогу до Усть-Качки она слушала откровения Дигена, посвященные свежей литературной критике. Марину не могла не вспомнить: чуть больше года назад она вот так же была за рулем своего «Форда», а на заднем сидении вещал домофей, в пух и прах разносящий сокровища мировой литературы.

Сейчас он добрался до «Анны Карениной». Если бы главная героиня была реальным лицом и слышала высказывания в свой адрес, она бросилась бы под поезд вторично, и желательно — без надежд на реанимацию.

— Это что ж получается? — Недоумевал домофей. — Живет себе светская бабенка в тепле, сытости, на полном обеспечении. Ну, так и занимайся сыном, домом, благотворительностью и вообще — делом! Видите ли, любви подавай, да чтоб трясло…

Тут в речи бывшего домоправителя мага Тавеля проскользнуло некое соленое словцо, после которого Скворцова погрозила кулаком в зеркало заднего вида и неодобрительно покачала головой.

— Спокуха! — Фыркнул Диген. — Детей тута нет, товарища начальника тоже! Так вот, чтоб трясло, …, и дергало! Как в книжицах о бессмертной любви с продолжением «долго и счастливо»! Ну, круто, мечтай себе, купи там бельишко какое, устрой мужу соблазнительный вечер, сходи на курсы стрип-пластики…

Марина рассмеялась:

— Не было тогда таких курсов, не было!

— Да неважно, что не было. Найди альтернативу, вместо того, чтобы опиумом на ночь закидываться и с офицериком крутить… Так нет, эта дура бросает хорошего, порядочного мужика, бросает сына, и — фюить! — во все тяжкие, а потом еще и на рельсы! Мол, я ласты склею, так вы попомните еще, как без меня всем плохо будет!.. Сначала они легли под поезд! Потом получили избирательные права! Потом что? Нажмут на ядерную кнопку?! Бабы — дуры…

Вот тут Скворцова была вынуждена сбросить скорость, включить «аварийку» и встать на обочине трассы, потому что ее душил хохот, закончившийся приступом кашля. В студенческие времена был у нее один преподаватель, ведущий нелюбимую и страшно запутанную философию, которую две третьих студентов факультета физического воспитания люто ненавидели, а дохленький «трояк» почитали за великую радость. Марина не была исключением.

Но на лекции по ненавистному предмету ходили все, и до смерти боялись проспать! Все потому, что продуманный препод начинал каждое занятие со слов: «Бабы — дуры!»

За этой немудреной фразой следовала свежая история о дурости баб в качестве доказательства. Потом мужской части аудитории давалось пять минут на дискуссию, чтобы подтвердить постулат, а женской — чтобы опровергнуть. Пропустить такое ток-шоу считалось на курсе поступком дурного тона.

Услышав из уст домофея ту самую фразу, Скворцова хохотала от души, забыв про все неприятности и неопределенность повестки дня сегодняшнего.

— Диген… — вытерла она выступившие от смеха слезы, — … я тебя обожаю! Но скажи — ка мне другое. Что ты думаешь по поводу этой… девушки?

В зеркале заднего вида домофей в облике Кости Шехирева поскреб в лысеющем затылке.

— Не знаю, Мариен. Вот честно — не знаю. Я вчера на нее вызверился из-за кофе, потом остыл малехо. Ну, если сегодня Витя подтвердит ваши семейные связи — что делать будешь? Я так понял, ей помощь нужна, чтобы время вспять повернуть. К чему это приведет, она явно не думает. Напролом чешет, как будто ледяные демоны на ейном хвосте…

Вздохнув, Марина ничего не сказала. Приближался полдень, и они уже запаздывали.