Ей не хотелось. Она уже кое-что увидела. — Они не могут тонуть… пусть выглядит так, словно они…
— Ошибаешься. Скажи, почему Лиосан так мало? Почему сила света так слаба во всех иных мирах?
— Иначе мы погибли бы… вообще жизни бы не было!
Он пожал плечами: — У меня нет ответа, сестра. Но думаю, что Мать Тьма и Отец Свет, связав себя узами, связали и свои судьбы. Когда она отвернулась, отвернулся и он. Не было другого выбора — они стали переплетенными силами, совершенными взаимными отражениями. Отец Свет покинул детей своих, они стали потерянным народом — и потерянными они остаются.
Она дрожала. Видения Йедана чудовищны! — Не может быть. Тисте Анди не попали в ловушку, они ушли.
— Нашли путь наружу, да.
— Как?
Он склонил голову к плечу: — Мы, разумеется.
— Что ты говоришь?
— В Полутьме рождена Тень.
— Мне ничего такого не рассказывали! Не верю! Ты говоришь чепуху, Йедан. Тень была бастардом Тьмы и Света, не покорным никому…
— Полутьма, Тень — это все, что нам известно. Она повсюду.
— Но она была уничтожена!
— Нет, лишь разбита. Погляди на пляж. Кости — они остались от Трясов. На нас наседали с обеих сторон — у нас не было шансов, чудо, что кто-то выжил. Тень прежде всего была расшатана легионами Анди и Лиосан. Чистота не терпит несовершенства. В глазах чистых она становится извращением.
Яни трясла головой. — Тень была Королевством Эдур, как она связана с нами, трясами?
Йедан улыбнулся — она не помнила, чтобы он когда-либо улыбался, так что была потрясена. — Наше ублюдочное отродье.
Она опустилась на колени, на одеяло искрошенных костей. Она слышала море, слышала биение волн — но за этими звуками слышала потоп обреченных голосов в глубине. «Он отвернулся, как и она. Но у детей не оказалось пути наружу. Мы стояли здесь против них. Мы стояли и умирали, защищая свои владения». — Наша кровь королевская, — шепнула она.
Брат оказался рядом, он положил ей руку на плечо. — Скар Бандарис, последний принц Эдур. Полагаю, тогда уже король. Он увидел в нас грехи не отца, но матери. Он оставил нас, забрав с собой всех Эдур. Велел держаться, обеспечить его уход. Сказал, это все, чего мы заслуживаем, ибо мы дети матери, и не она ли оказалась соблазнительницей, и не отец ли оказался соблазненным? — Брат чуть помолчал, потом хмыкнул. — Я гадаю: шли ли последние выжившие вслед за ним, желая отомстить, или им просто некуда больше было идти? Ведь тогда Тень стала полем битвы всех Старших сил, не только Тисте — ее рвали на части, кровавые силы делили каждую пядь, каждый кусок — как это называется? Ах да, садки. Каждый мир стал островом, затерянным в океане хаоса.
Глаза ее горели, но ни одна слезинка не катилась по щекам. — Мы не смогли бы выдержать тобою описанной атаки. Ты назвал чудом наше выживание, но я только теперь поняла смысл этого слова.
Йедан отозвался: — Дозорные командовали легионами, мы держались, пока нам не приказали отступать. Говорится, что нас осталась горстка, но это были отборные офицеры. Они были Дозором. Дорога была открыта, мы шли свободно.
— Причиной был Слепой Галлан.
— Да.
— Потому что, — она подняла взгляд, — ему велели нас спасти.
— Галлан был поэтом…
— А также Сенешалем Двора Магов в Харкенасе.
Он «пережевал» ее слова, отвел взгляд, поглядел на беспокойную стену света и бесконечное кружение силуэтов в глубине, на искаженные в беззвучных воплях лица — целая цивилизация в капкане вечной муки. Яни не увидела на его лице никаких эмоций. — Имел, значит, великую силу.
— Да.
— Была гражданская война. Кто мог ему приказывать?
— Наделенный кровью Тиам принц Харкенаса.
Она видела: глаза его медленно расширяются. И все же он продолжал смотреть на стену. — Почему же, — спросил он, — принц Анди решил нам помочь?
Она покачала головой: — Говорится, он вышел на Первый Берег в ужасных ранах, в пелене крови. Говорится, он поглядел на Трясов, на то, сколь мало нас осталось, на окружающее опустошение — гибель лесов, обугленные остатки домов. Он держал в руке сломанный меч, меч Хастов, и меч выпал из руки его. Он оставил его здесь.
— И всё? Откуда же ты знаешь, что он приказывал Галлану?
— Когда Галлан явился, он сказал Полутьме — тогда он уже вырвал себе глаза и шел, держась за руку женщины Анди, она провела его через разоренный лес — он пришел как умирающий от лихорадки, но голос его был ясным и чистым как музыка. Он сказал ей так: