Пыль небес

Говорят, барон произвел их в шефанго, чтобы они сдали город. Какие-то там субординационные тонкости: сделал шефанго – приказал сдаваться, а они послали барона к черту и продолжили воевать.

Сражались до последнего. И что характерно, победили. Через телепорты пришло подкрепление из Великой Степи. И эльфы подоспели.

Телепорты, к слову, были еще одной отличной придумкой вроде бы все тех же шефанго, хотя, может, и нет. В каждом городе планеты можно было найти хотя бы одну телепортационную установку. Стоило это удовольствие тридцать олов за сто килограммов груза. Размер месячной стипендии. Но с точки зрения Тира, цена была вполне оправданна.

А еще говорят, что когда-то Лонгви был символом независимости людей. Человеческой расы. Независимости от орков, эльфов, шефанго – да-да – и прочих разных кертов, так или иначе пытавшихся потеснить людей. И здесь, в Лонгви, нынешний барон спас когда-то Копье – первого правителя, объединившего под своей рукой человеческие государства.

Лонгви принадлежал тогда оркам. Если верить летописям, Лонгвиец со своим другом Людвигом фон Геллетом и своим учителем Танаром И’Холом прошли от стен Старого города до крепости, где содержался Копье, – до центра, считай. Прошли по улицам, полным орочьих солдат.

Поверить трудно, но можно, если вспомнить, как Казимир дрался на летном поле в Эрниди. Три таких вот Казимира… Три живые мясорубки. Это, наверное, было знатное месилово.

В Старом городе, на перекрестке трех узких улиц, с глухими стенами домов, есть памятник. Почти у самых крепостных стен.

Они дошли туда втроем. Лонгвиец и двое других. А там И’Хол и фон Геллет остались сдерживать орков. Навсегда остались. В итоге Лонгвиец жив и здоров до сих пор. Копье погиб, но гораздо позже, и чуть ли, кстати, не от руки самого Лонгвийца. А памятник – памятник Тиру нравился. Нравились эти люди, бешеный танец мечей, осознание неизбежности собственной смерти, как в алхимическом тигле претворяющейся в смерть чужую. Скольких они забрали с собой? Да кто же тогда считал? Многих.

Горожане называли этих двоих просто: «Мечники».

Никакого пьедестала – оба стояли прямо на мостовой. И фон Геллет был не намного выше самого Тира, что само по себе вызывало симпатию.

Барон симпатии не вызывал.

Говорили, что он бывает там. Каждое утро оставляет у памятника цветок. Говорили, что он проводит там не меньше получаса. И что в это время лучше не попадаться ему на глаза.

Таинственный и загадочный Лонгвиец сам, кажется, старался никому не попадаться на глаза. Рано утром он проезжал по городу, и, заслышав цокот копыт его коня, даже дворники спешили убраться с дороги. Барон не хотел никого видеть. И никто не должен был хотеть увидеть барона.

Горожане правила игры принимали. Туристы, как ни странно, тоже.

И Тир принимал. Во-первых, ему не хотелось видеть барона, во-вторых, он не хотел давать барону повод для убийства.

Кстати, возможно, туристы исходили из тех же соображений.

Таким образом, ко всему прочему добавлялась еще одна непонятка: а на хрена, собственно, нужен Лонгви такой барон? Участия в жизни города он не принимал. Законы, однажды издав, не корректировал. Правосудия не вершил, тяжб не разбирал, на праздниках и официальных мероприятиях не показывался. Не реагировал даже на довольно-таки ядовитые шаржи, которые время от времени рисовала на него звезда лонгвийской политической карикатуры, творящая под псевдонимом Адепт-13. И вообще, если бы не эхо от цокота копыт на пустых утренних улицах, можно было бы вообразить, что барона Лонгвийского не существует в природе.

Эхо Тиру доводилось слышать самому. Он тоже любил гулять по Лонгви, и нередко его прогулки затягивались с вечера до утра. Сейчас, получая постоянную подпитку в виде человеческих эмоций, он мог позволить себе не спать столько, сколько захочется.

– Идеальный правитель, – сказал Казимир, – это правитель, о котором никто даже не вспоминает.

Он, конечно, в теме разбирался. Знал, о чем говорил. Но Тир полагал, что Лонгвиец – другой случай. Слишком много всего наворотил он в прошлом, чтобы считать его идеальным правителем, таким, который сидит тихим пауком и незаметно дергает ниточки паутины. Этот тихий паук не далее как десять лет назад позабыл о том, что он тихий, и вышиб орков из баронств, по дороге захватив Радзиму и навешав всем, кто подвернулся под руку.

А теперь вот снова затихарился. На глаза не показывается.

Однако же вылез из норы, чтобы запретить городу заключать контракт с Тиром. С лучшим, мать их, пилотом во всем Лонгви, если не во всем Вальдене.

И каждый день оставляет цветок у памятника парням, которых сам же и привел на смерть.

Душа-человек, аж слезы наворачиваются!

Нортфэ – одиннадцатый месяц года. Разгар зимы. В пригородах даже снег бывает. В Лонгви – нет. Здесь снег случается раз или два за всю зиму. В праздник Солнцеворота и еще когда-нибудь, когда барон не против. Блин, это было бы смешно, если бы не было жутко. Кто платит за энергию, потребляемую климатическими установками? Понятно кто – горожане.