Пути в незнаемое

Письма родным, письма Огареву оставались в семье Герцена, затем попали в рукописный отдел Румянцевского музея (будущей Ленинской библиотеки), частично сохранились за границей или же исчезли и известны лишь в старых копиях. Письма Герцена к друзьям, ответы тайным корреспондентам хранились под замком, в семейных архивах, с тем чтобы через десятилетия с этими архивами перейти в главные хранилища рукописей в Москве, Ленинграде, Париже… Некоторые послания переходили из рук в руки, совершали причудливые перемещения в пространстве и времени и вдруг оседали в провинциальных архивах и музеях. Однако несколько писем и записок хранятся в ЦГАОР (Центральном Государственном архиве Октябрьской революции) в Москве, в фондах III отделения и других карательных учреждений. Почти все письма Герцена в этом архиве власть добыла в 1862–1863 годах, когда ей удалось захватить часть нелегальных сотрудников вольной печати и организовать крупный судебный процесс. Лишь одно письмо, научно именуемое «ЦГАОР, фонд 109 (III отделение), I экспедиция, дело № 255», — подарок шпиона Михаловского, сделанный в октябре 1857 года.

Так осенью 1857 года сгущались тучи над вольными изданиями. Однако в те дни, когда Герцен еще ничего не знал о вражеском ударе, Михаловский также не подозревал о готовящемся контрударе. Слабость предателя была в том, что уже немало людей было осведомлено о его предложениях: наместник Царства Польского Михаил Горчаков и какие-то его чиновники, шеф жандармов Долгоруков и его люди, министр иностранных дел Александр Горчаков и его канцелярия, русский посол Хребтович и его советники…

Около 10 октября Герцен и Огарев, как видно из отправленных ими в эти дни писем, еще совершенно спокойны. Они заняты: 4-й номер «Колокола» немного запаздывает, и нужно торопиться…

4-й номер открывается мощной «антикорфикой», затем следует еще 10 статей и заметок. В этих материалах много ценных сведений о закулисных маневрах петербургских верхов, о самодурстве министра юстиции Панина, о воровстве «по военному ведомству». В одной из статей Герцен обращается к друзьям: «Душевно, искренно, дружески благодарим мы неизвестных особ, приславших нам в последние два месяца большое количество писем и статей. Сведения из России, особенно из наших судебных пещер, из тайных обществ, называющихся министерствами, главными управлениями и пр., нам необходимы. Мы надеемся на продолжение присылок и просим об них, все возможное будет напечатано…»

И вдруг в самом низу последней страницы, где часто допечатывались материалы, прибывшие «в последний час», — следующее объявление:

«Удостоверясь, что некто Михаловский, занимавшийся делами по книжной торговле г. Трюбнера, предлагал русскому правительству доставлять рукописи и письма, присылаемые для нашей лондонской типографии, и считая должность корреспондента русского правительства несовместимой с делами нашей типографии, — мы взяли все меры, чтобы отстранить Михаловского от всякого участия в делах г. Трюбнера, о чем со своей стороны г. Трюбнер просит нас довести до сведения читателей».

Что же произошло?

Первые сведения об этом — в письме Герцена к Мейзенбуг. Мальвида Мейзенбуг, немецкая писательница, жившая в лондонской эмиграции, была близким другом Герцена, воспитательницей его детей. Из путнейского дома Герцена на лондонскую квартиру Мейзенбуг и обратно регулярно шли записки, письма, книги. Иногда на адрес Мейзенбуг приходили корреспонденции для «Колокола». Писательница сохранила 251 письмо Герцена (большая их часть попала потом в Парижскую национальную библиотеку, некоторые очень интересные послания Герцена опубликованы сравнительно недавно).

В письме Герцена от 4–5 октября 1857 года о Михаловском — ни слова.

14 октября: «У нас была длинная история: обнаружили одного шпиона, который хотел получить от русского правительства 100 фунтов за мои письма и т. п. Едва письмо Горчакова успело дойти до Петербурга, как я получил оттуда три предостережения. — Что скажете вы об этом? Этот каналья был приказчиком у Трюбнера».

Несколько лет спустя Герцен рассказал в «Былом и думах», как, вместе с Огаревым, итальянским эмигрантом Пианчани и двумя польскими друзьями — Чернецким и Свентославским, он отправился к Михаловскому за объяснениями:

«Негодяй путался, был гадок и противен и не умел ничего серьезного привести в свое оправдание.

— Это все зависть, — говорил он, — у кого из наших заведется хорошее пальто, сейчас другие кричат: „шпион!“

— Отчего же, — спросил его Зено Свентославский, — у тебя никогда не было хорошего пальто, а тебя всегда считали шпионом?»

Герцен счел нужным тут же предупредить всех польских эмигрантов и 16 октября 1857 года направил письмо в редакцию их газеты «Польский демократ»: