Пути в незнаемое

«Дали меня Захарову, он втравил меня в дрожжи, и я об этом не жалею. Занявшись дрожжами, год осваивал я вполне кустарную методику. Тогда ручная работа требовала достаточной виртуозности: делали из водной взвеси дрожжевой культуры, так называемый препарат висячей капли, оттягивали каплю микроиглой или через микропипетку вытаскивали из нее дрожжевую клетку. Затем рассекали оболочку дрожжевого аска — сумки, содержащей споры, и если делали это грамотно, то получали для работы нужные нам споры.

Но такая деятельность ныне — далекая история. Теперь все проще — оболочки научились обрабатывать пищеварительным соком виноградной улитки. Отличившиеся сотрудники едут на Кавказ или в Крым, собирают под виноградом улиток и шлют посылки. Несколько десятков килограммов улиток — и литр сока в распоряжении лаборатории. Другого способа освободить дрожжевую аско-спору от оболочки так, чтобы не повредить внутренности клетки, не найти — оболочка эта очень толстая и прочная.

Дрожжи, правда, не всегда прячутся за оболочками спор. Но нам важно иметь их именно в этом споровом состоянии: в таком виде у их клеток имеется только один набор хромосом. А такой набор как бы „голенький“ — он открыт для исследования, для различных манипуляций на нем. Ведь дрожжи нас интересовали, естественно, не сами по себе. Лаборатории нужна была простая и эффективно действующая модель системы „ген-фермент“. Дело в том, что между геном и конечным результатом его работы, каковым можно считать произведенный на свет фермент, лежит арена внутренней жизни клетки. Надо сказать, Лобашев со своим умением видеть генетические процессы в единстве с остальным клеточным механизмом был одним из „крестных отцов“ этого направления в нашей стране. И оно стало центром интересов кафедры, пополняясь тематически и развиваясь далее.

Моделей „ген-фермент“ сейчас множество. Но здесь мы отыскали, опять-таки, свою собственную. Не абсолютно свою, конечно, — сейчас не найти, верно, темы и модели, которой кто-нибудь еще в мире не занимался бы. И все-таки имеем полное право считать облюбованную модель своей. У дрожжей был выбран фермент — маркер, то есть такой продукт работы гена, по которому удобно было бы смотреть (по изменению его количества, качества, отсутствию, присутствию), как он реагирует на все изменения в контролирующем его гене. Выбрали гены, контролирующие синтез аденина. Мутанты по генам, контролирующим производство аденина в клетке, назывались Ад-1, Ад-2, и так далее. Эти мутанты отличаются тем, что накапливают пурпурный пигмент, который окрашивает дрожжевые клетки в красный цвет. Американцы из лаборатории, ведущей работы в близкой области, ехидничали: „Нам понятно, почему русские выбрали эти мутанты — они же красные“. Но вот красненькие мутанты мы освоили. И у нас появился ряд задач. Первая — получить по одному и тому же гену множество мутаций. И вторая — создать карты этих мутаций. И все это изучать, различать, смотреть сразу веер процессов, совершающихся над геном и системой, его обслуживающей».

«Пятеро мужиков в женской науке — биологии, мы были счастливы тогда. И я знал, что больше счастлив так не буду. Мы парили в „высшей математике“ генетических исследований.

А были мы такие хитрые, что занялись сразу всеми этапами работы гена, чтобы постараться успеть сразу в нескольких направлениях. Если где-то не удастся, то в замену остаются другие работы, — а главное, мы увидим действие гена в целом»…

Увидеть действие гена. Подумать только. Ведь еще в конце сороковых это намерение показалось бы фантастикой. Теперь это реальность. В начале шестидесятых это было задачей.

Точнее — суммой задач.

Извлечь из удачного объекта материал для сразу многих задач — именно таков был метод шефа кафедры.

«Лобашева интересовал мутационный процесс — этому он отдал жизнь, — расскажет М. М. Тихомирова. — Но в этом человеке постоянно бушевал поток идей, и он готов был схватить за рукав каждого» «подумай над этим и еще вот над этим, неужели ты не видишь, сколько здесь интересного».

Широта и многосторонность отличает научную жизнь кафедры до сих пор. Но это не разбросанность, это разносторонний охват определенных связанных между собой идей, имеющих то или иное отношение к изменчивости.

Широта взгляда, но притом организуемая направленностью на главную цель, достижению которой исследователь посвящает себя без остатка и в большом и в малом, — этому посвящено немало страниц в рукописи Лобашева.

«Самый главный фактор, увлекающий человека в творчестве, — неудовлетворенность сделанным — наиболее сильное средство, поддерживающее творческие силы. Безнадежно ждать от человека чего-нибудь нового, если он удовлетворен тем, что уже сделал, в каком бы возрасте это ни происходило. Мир явлений в природе настолько взаимосвязан, что, раскрыв одно из них, обнаруживаешь еще больше неизвестного, чем прежде. Поэтому перед творческим человеком всегда встают все новые и новые задачи. При этом растет азарт — от желания удовлетворить свою собственную неудовлетворенность. И возникает замкнутый круг — исследователь становится одержимым.