Пути судьбы

Ледяные мурашки пробежали по Сониной спине, ей вдруг стало страшно, как в детстве, когда старуха-кормилица рассказывала им древние легенды о демонах и духах-оборотнях. Девушке захотелось больше ни мгновения не оставаться в этом мрачном месте, она чувствовала необходимость поскорее стряхнуть с себя наваждение и идти дальше. Но Луми, что за глупости он бормочет? Какая Богиня, какой жрец?! А мальчик тем временем говорил все громче, словно в бреду:

— Я погашу этот слепящий свет и останусь во мраке храма Великой Богини Хис, Повелительницы Земли! Ибо такова ее воля! Она ждала меня, ничтожного смертного, чтобы осчастливить мудростью и знанием! Отныне я стану служить ей, своей единственной повелительнице, сменю облик и имя и принесу ей на алтарь Священную Жертву!

Он стоял, раскачиваясь, подняв над головой руки с растопыренными пальцами и запрокинув безжизненное лицо с широко раскрытыми главами. На его губах появилась пена, голос возвысился почти до визга. Девушка, испуганная происшедшей в нем переменой, опасливо отошла на пару шагов в сторону, лихорадочно соображая, что делать.

Она только что испытала на себе силу морока, что, казалось, исходил от самих стен пещеры, и теперь удивлялась, как ей удалось стряхнуть дурманящие чары. И вдруг до нее дошло: конечно же, все дело в маске! В этом отвратительном изображении злобной ухмыляющейся старухи! Луми, бедный околдованный мальчишка, стосковавшийся по материнской любви, увидел в ее чертах то, чего так жаждала его душа — красоту и нежность…

Обман, опять обман! Но как ему помочь? Драгоценные мгновения уходили, как вода меж пальцев, и скоро им не будет пути ни вперед, ни назад!

Стараясь держать подальше от себя сверкающий факел, Соня решительно подошла к Луми, самозабвенно уставившемуся вверх, на страшную маску, и запустила руку в его суму. На миг ей почудилось, что рука провалилась в бездонный мешок, и она, точно так же, как мальчик, принялась лихорадочно в нем шарить, пытаясь нащупать то, что казалось ей сейчас последней надеждой на спасение. Шепотом проклиная пещеру и ее каменные талисманы, девушка дергала суму, а Луми, словно не замечая ее попыток, продолжал выкрикивать:

— Жертва! Богине нужна жертва! Могучая Хис желает, чтобы я, будущий жрец, обагрил ее алтарь кровью девственницы! Да воздвигнется он, да вложит Повелительница в мою руку черный обсидиановый нож, ибо девственница здесь и ждет избавления от страданий земного пути! Для этого и ступила она на Тропу, для того и течет в ее жилах горячая кровь!

Раздался грохот, и прямо перед ними, почти загородив темную дыру коридора, возник квадратный иссиня-черный камень с углублением посередине. На краю поблескивал серебряной рукояткой жертвенный нож из полированного обсидиана. Чуть не плача, девушка запустила руку поглубже в суму и нащупала наконец свою флейту.

Она уже сомневалась в затее, мгновение назад казавшейся единственным выходом из положения, силы почти оставили ее, и странная покорность судьбе почти сковала члены девушки. Сейчас Луми возьмет нож и прирежет ее тут, как овцу! Нет… Он принесет ее в жертву… И не надо будет искать никаких ответов на вопросы, что жгут огнем, испепеляя сердце… Пусть… Пусть…

«Нет! Ни за что! — гулкими толчками забилось сердце в груди девушки. — Только не это! Проклятое колдовство!» Слабеющей рукой Соня поднесла к губам флейту и, с трудом соображая, что делает, наклонилась, чтобы воткнуть факел в рыхлый песок.

Тут же забыв о нем, она зажмурилась и заиграла мелодию, услышанную когда-то очень давно, сто лет назад, в башне предсказателя, склонившись над Зеркалом Снов… Флейта послушно запела, и девушка, слегка расслабившись, нашла в себе силы приоткрыла веки. Она не желала видеть ни маску над входом в коридор, ни черный жертвенник, ожидавший ее крови, ни нож, зажатый в руке Луми. Она хотела лишь встретиться с ним взглядом, убедиться, что он слышит нехитрый мотив.

Гримаса страдания внезапно исказила запрокинутое лицо мальчика, глаза, словно разглядев нет что ужасное, закрылись, и слезы градом покатились по его щекам. Каменный нож отлетел в сторону, к самой стене, и тут же исчез, сверкнув голубыми искрами. Жертвенный камень, теряя очертания, покрылся россыпью искр и бесследно растаял. Луми стоял на коленях и, закрыв лицо ладонями, рыдал. Его худенькие плечи судорожно вздрагивали, из-под рук невнятно раздавались отрывистые слова:

— Играй! Рыжая, играй еще! О-о-о, я чуть не убил тебя! Какая боль… Ах, как жжет в груди! Я сейчас умру, Рыжая!

Опустившись рядом с ним, девушка продолжала наигрывать зовущую мелодию, не сводя с Луми встревоженного взгляда. Неподалеку торчал факел, освещая пещеру ровным светом. Соня не помнила, когда она воткнула его в песок, ей казалось, что пальцы уже целую вечность порхают по отверстиям флейты, извлекая спасительные звуки.

Постепенно Луми начал успокаиваться, плечи вздрагивали все реже, бормотание почти затихло. Боясь поднять глаза, но всем своим существом чувствуя тяжелый взор той, что охраняла вход в темный коридор, Соня решилась все-таки опустить флейту: