Пути кураторства (сборник)

Теперь самое время обратиться к моей первой встрече с художником. В моем загородном детстве единственным крупным городом для меня был Цюрих. Я ездил туда раз в месяц с родителями, и однажды – мне было тогда одиннадцать лет – мое внимание привлек один уличный продавец цветов и картин на роскошной Банхофштрассе. Его звали Ханс Крюзи. Родом из Санкт-Галлена, как и я, он регулярно приезжал в Цюрих, еще не заинтересовав в то время какой-либо музей или галерею. Он непрерывно работал, заполняя бумагу, холсты, блокноты – что бы ему ни попалось под руку – бесконечным рисованием. Крюзи рано стал сиротой и был, в общем, одиночкой. Он вырос на ферме приемных родителей, а с какого-то момента жил сам по себе, в Санкт-Галлене или где-то еще. Перебивался случайными заработками и в конце концов занялся ежедневной торговлей цветами в Цюрихе, на Банхофштрассе, среди банков и бутиков. В середине семидесятых он начал продавать, помимо цветов, маленькие картины, размером с открытку, с пасторальными сценками и животными. Благодаря уличным выставкам Крюзи заметили галеристы. Подростком я посетил несколько его выставок и захотел узнать о необычном художнике побольше. Связаться с ним было непросто, но в конце концов я попал к нему в мастерскую.

Посещение Крюзи стало для меня необыкновенным опытом. Его студия была забита десятками тысяч рисунков, набросков, этюдов и трафаретов – преимущественно с коровами. Есть в швейцарском немецком слово Alpaufzug, обозначающее традиционную церемонию возвращения скота в Альпы на летние пастбища. Крюзи написал этих Alpaufzug множество. Он использовал малярную краску, фломастеры и аэрозоли для больших композиций на бумаге или картоне. Помимо коров там были фермерские домики, горы и сборища кошек, кроликов и птиц – настоящий зверинец. Крюзи всегда имел под рукой десятки трафаретов, с помощью которых он мог в два счета сделать новую работу на клочке бумаги. Затем он подписывал ее, обозначая себя как Kunstmaler, художник-живописец, а также указывал дату и свой адрес. Позже адрес сменился изображением коровки, но дата присутствовала всегда, словно его творение, подобно письму, несло в себе дневную частичку жизненного опыта автора. Как я теперь понимаю, концептуалисты используют трафареты похожим образом – как проводник серийности, повторения и различия.

Одержимость Крюзи рисованием привела его к изобретению «коровомашин» («Cow Machines»), как он называл эти, в сущности, кинематографические версии Alpaufzug. Понятно, что невозможно показать на картине Alpaufzug в процессе, когда сотни коров одновременно взбираются в гору. Поэтому в какой-то момент Крюзи просто решил оживить свои рисунки. Он сделал коробку, внутри которой находился свиток с нарисованными коровами, намотанный на палку, чьи концы торчали из коробки по бокам, как рукоятки. Вращая свиток с их помощью, через окошко в коробке можно было наблюдать настоящий коровий марафон: Крюзи мог демонстрировать его у себя в мастерской часами. Как и большинство его работ, эти «коровомашины» затрагивали тему серийности. В них часто изображалось одно и то же животное с возникающими по ходу различиями: например, сначала желтая корова с зелеными ногами, а потом такая же по форме, но в других цветах. Конечно, здесь заметна и связь Крюзи с кинематографом. Как мне позднее сказал поэт Чеслав Милош, в XX веке кино повлияло на все: и на поэзию, и на литературу, и на архитектуру. Да и сам Крюзи всегда говорил, что фильмы и телевидение значительно повлияли на его живопись.

Из-за его одержимости документированием всего было в Крюзи и что-то уорхоловское. Сколько было у него в мастерской старых камер и магнитофонов! Он без конца записывал голоса птиц, да и коров не только рисовал: сотни часов их мычания имелись у него на магнитной ленте. В конце концов его работа составила полную картину коровьего времени за определенный период. Не знаю, что сталось с этой звуковой документацией, но в нынешнем искусстве подобная практика в ходу. Еще Крюзи любил колокола, потому что по их звучанию можно было составить карту города, и сделал записи всех колоколов Санкт-Галлена. Его мастерская давала вам опыт единого, нерасклассифицированного искусства. Он был не из тех, кто рисует, потом пишет, потом занимается звуком, потом архитектурой. В мастерской Крюзи включались разом все органы чувств, все искусства.

С Алигьеро Боэтти