Пути и маски

— Точно, — кивнул боуги, спрыгивая с седла и с прищуром всматриваясь в горизонт. Жёлтые глаза в темноте светились, точно у трёх кошек сразу, отчего Ривэну явно было неуютно. — Ниэтлин Великий, Ниэтлин Завоеватель… Когда он захватил большую часть Ти'арга, то остановился именно здесь — воткнул свой знаменитый меч в землю у Северного моря, чтобы показать, что теперь это владения Дорелии.

— Но после смерти Ниэтлина ти'аргцы отбились, — вздохнув, закончил Альен. Это немного напоминало экзамены в Академии — те, что в основном казались ему скучным и бессмысленным перевариванием чужих знаний. — Не в первый и не в последний раз.

— Не в последний, — многозначительно хихикнул боуги, дрогнув ушами, и засеменил к берегу. — Будем надеяться… Так вот, после истории с мечом это место назвали бухтой Лезвия. Местные до сих пор считают её проклятой, и даже торговые корабли сюда не заходят.

Бухта Лезвия… Что ж, довольно метко. Берег изгибался плавно, словно странные клинки миншийской ковки. Альен спешился и подошёл к Бадвагуру, который сквозь дым от трубки смотрел на лунную дорожку и пляшущие блики на воде. Ветер забавно колыхал его бороду. Тёмное тело моря, вопреки обыкновению, не казалось опасным — оно лежало, как громадный шёлковый свёрток, спокойное и безучастное.

Наверное, таким рисуют время — или, что уж там, вечность. Последнюю, страшную правду.

Я скоро умру. «Я ничего не чувствую».

Ничего?…

— Он так хорошо знает вашу историю, — с уважением заметил Бадвагур. Он сказал это совсем тихо, но боуги сразу обернулся и поклонился, мазнув зелёной шляпой по гальке. В темноте его точные, нечеловечески быстрые движения казались звериными.

— Я приплыл в Обетованное, когда твой прадед ещё не родился, о агх, — весело крикнул он. Потом трижды хлопнул в ладоши, и воздух над его головой будто дал трещину; оттуда со звоном посыпались золотые монеты — будто вывернули туго набитый кошель. Альен услышал, как пресеклось дыхание Ривэна у него за плечом.

— К чему здесь эти фокусы? — спросил он, подходя. — Я хочу увидеть корабль.

— Всему своё время, волшебник, — подмигнул боуги и протянул одну из монет ему. А потом указал на небо. — Видишь вон ту красную звезду?

— Звезда Дракона? — хмыкнул Альен. — Крестьяне верят, что она загорается к несчастью.

— Ну, иногда в крестьянах больше здравого смысла, чем в признанных мудрецах, — загадочно сказал боуги. — Я ориентируюсь по ней. Сейчас луна войдёт в нужное положение, и мы сможем оплатить твоё плавание…

— Оплатить? — повторил Альен, вертя в пальцах монетку. Она была крупной, холодной и совершенно гладкой — никаких нарушений, свойственных иллюзиям.

— Конечно, — боуги прищурил левый глаз, размахнулся — и швырнул в море целую горсть золота. Со стороны Ривэна донёсся новый тоскливый вздох. — За всё положено платить, ты разве не знал?… Милорд.

— Прекрати, — велел Альен — неожиданно жёстко, даже для себя; боуги, как ни странно, подчинился. Он дождался, пока золото с плеском скроется под водой, и кивнул Альену. Тот тоже бросил свою плату — и сразу почувствовал, как что-то изменилось.

Это не походило на привычную ему магию — но и на ритуалы Хаоса, к счастью, тоже. Внутри не было ни страха, ни тяги к разрушениям, ни нездорового возбуждения — только ровное, дрожащее напряжение. Такое же напряжение разлилось и вовне — по воде, гальке, воздуху словно пробежала невидимая волна, но лёгкая и приятная. Заботливое касание незримых сил, древних и могущественных. И, однако, полных приятия жизни вместо ненависти. Альен закрыл глаза: его словно уносила куда-то далёкая надрывная мелодия…

— Альен, — Бадвагур хрипло позвал его по имени. — Что это?…

Лошади всхрапывали и с испуганным ржанием возвращались к холму. Ривэн, судя по тихим проклятиям, пытался их удержать.

— Они знают дорогу к гостинице, отпусти их! — махнув тонкой ручкой, Зелёная Шляпа снова повернулся к Альену: — Ну, смотри.

И он смотрел.

Вода неподалёку от берега вспенилась и забурлила. Сначала показалось что-то длинное и острое — небольшой штырь, который всё рос, протягиваясь к небесам… Мачта. Медленно, очень плавно, из тёмной воды выросли абсолютно сухие, надутые полотнища парусов, палуба, длинный узкий нос с резной фигурой русалки… Вода искристо стекала с бортов и кормы корабля, который шёл к берегу, бесшумно разрезая волны. Он был серебристо-белым, этот корабль — из какой-то невиданной древесины — и сиял в лунном свете, словно далёкий маяк. Линии его лёгкого тела были без преувеличения совершенны: крутобокие суда Минши, альсунгские ладьи, даже изящные кезоррианские корабли казались уродливыми, неуклюжими птенцами по сравнению с этим лебедем.

Палуба была пуста; Альен не заметил ни штурвала, ни гребцов с вёслами. Корабль подплыл совсем близко, почти толкнувшись днищем о сушу, и замер. Безмолвная музыка, разлитая в воздухе, не исчезла, но стала глуше.

Боуги упёр ручки в бока и, казалось, ждал чего-то ещё. Альен не знал, что сказать.