Если верить песням менестрелей, пал Ринальд от руки самого Хордаго Альсунгского. Для него это, наверное, даже имело какое-то значение — для него, но не для Дагала…
— Я расскажу Ривэну, Тайнет, — пообещал лорд, пока они бок о бок поднимались по мраморным ступеням дворца. — Как только он вернётся, я всё расскажу ему.
Тайнет ничего не ответила: вокруг было уже многовато чужих ушей. Но лорд почувствовал, как его руку благодарно пожала крошечная ладонь.
ГЛАВА IV
Зелёное безмолвие, дышавшее влагой от недавнего ливня, на поверку оказывалось полным звуков. Мягко стукали капли, соскальзывая с верхних листьев на нижние, а оттуда — в траву; бугристая кора шуршала под шкурой лениво ползущей куда-то змеи; надрывались стрекотаньем цикады, а чуть западнее, в дупле самого высокого и разлапистого дерева, тихо гудел осиный рой. Неподалёку было одно из местных маленьких озёр, и птички, что гнездились по его берегам, слишком шумно взлетали. Утробно квакали, глотая тяжёлый воздух, довольные жизнью лягушки — и Тааль услышала, как вдруг умолкла одна из них: донёсся короткий всплеск, сердитый вскрик — и всё.
Наверное, Гаудрун снова взъярилась. И как в неё входит столько еды — непонятно… Видимо, всё от беспокойства за Биира.
«Раньше я не слышала так хорошо», — озабоченно подумала Тааль, приканчивая скудный завтрак из пары гусениц.
Интересно, это тоже связано со снами об огненных вратах? Или ей теперь просто во всём мерещится магия?…
Дожевав гусеницу, Тааль решила пока не думать о своих снах. Уж очень ей нравилось в этом лесу: чем дальше они продвигались на юг, тем ей (почему-то) становилось спокойнее. Древний как мир водяной младенец указал ей путь, и теперь всё стало более осмысленным. Смысл приобрело даже кваканье лягушек, которые безумно раздражали Гаудрун.
«Всё живое имеет язык. Надо лишь научиться слушать», — учил Ведающий. Тааль только сейчас, пожалуй, начала понимать его.
Она и летала с каким-то особенным упоением — так, будто недавно научилась. Разглядывала незнакомые породы деревьев — с серебристой корой, или круглыми, как шары, кронами, или усыпанные красными, удушливо ароматными цветами. Забавлялась, точно птенец, наблюдая за хамелеонами с длинными липкими языками. Совершала немыслимые кульбиты в воздухе, глядя с высоты на Великую Реку.
«Тебя что, тэверли околдовали?» — бурчала Гаудрун, удивляясь её беспечности. Совесть мучила Тааль, однако не грызла день и ночь: может, её веселье и кощунственно рядом с чужим горем, но ведь она вместе с Гаудрун летит выручать её брата и сородичей…
«Скорее в неё вселились атури воздуха — раз с водой она уже подружилась», — улыбался Турий-Тунт. Гаудрун в ответ на это неприязненно фыркала: она заведомо была не согласна с любыми мыслями «предателя-коняги».
«Тэверли околдовали»… Не очень удачная шутка, если подумать. Интересно, окажись Тааль у тэверли (или тауриллиан, как всё чаще называл их Турий, старательно выговаривая чужие для себя звуки), она смогла бы услышать их, как слышит теперь всё вокруг?… Одна мысль об этом возрождала мучительную неуверенность в себе. Конечно, нет… В представлении Тааль тэверли были настолько выше всех прочих существ, что даже допускать такое было кощунственно.
«На что же ты тогда надеешься? — грустно спросила себя Тааль, перелетая на другую ветку. Бархатистый покров мха на стволе коснулся перьев, и это ощущение тоже показалось необычно острым. — На то, что сможешь их убедить? Устроить переговоры?»
Просто смешно. «Какая же ты у меня ещё глупая, — вздохнул бы Мьевит. — Вот жили когда-то среди майтэ те, кто называл себя скептиками. Они учили, что нужно подвергать всё сомнению и анализу, а не полагаться на слепую веру… Кем в их глазах ты будешь? Какой из тебя миротворец?»
«Но их магия забрала силу у Алмазных водопадов, отец! — воскликнула Тааль, мысленно отстаивая свою правоту. — Если их не остановить, мы не спасём маму…»
— А ещё меня ведут духи, и один из кентавров верит мне, — прибавила она вполголоса. — Как же безумно звучит…
— Что, сама с собой беседуешь? — ехидно донеслось сверху. — Новая стадия самосовершенствования, или как там учат на вашей Лестнице?
Тааль подняла голову. Расправившаяся с лягушкой Гаудрун разминалась, пролетая между ветвей. Заросли здесь были густые — намного гуще тех, к которым Тааль привыкла, — и попадание в просвет требовало нешуточной сноровки.
— Хотелось бы, — сказала она, следя за мелькающим то здесь, то там чёрным пятном. — Но не думаю… А где Турий?
— На той же поляне, наверное, — скривилась Гаудрун. — Оттуда, говорит, замечательно видны звёзды… Всю ночь там простоял, как истукан.
Значит, опять не спал… Тааль ощутила царапанье тревоги — и удивилась сама себе. С какой бы стати ей волноваться за кентавра?