Пути-дороги (Солдаты - 2)

-- А что ей сделается? Уж коли я сложу, так не развалится, -- не без хвастливости отвечал сибиряк. -- Целую вечность будет стоять, язви ее!.. Все развалится в прах, а моя труба будет стоять. Вот проверь!

...На стук в ворота хозяин вышел не скоро. Он отворил их только тогда, когда к стуку Кузьмич присоединил свои крепко присоленные слова.

-- Йо напот! Здравствуй, товарищ, -- заулыбался старикашка -- румынский мадьяр.

-- Здравствуй, здравствуй! А что испугался-то, съем, что ли, тебя?

-- Думал, румынские офицеры...

-- Что, безобразничают?

Старик мадьяр горестно кивнул головой.

-- Не будет этого вскорости. Еще друзьями-братьями станете, как, скажем, в нашей стране. Тыщи разных народностей живут вместе, и все товарищи друг дружке...

Кузьмич говорил с хозяином по-русски, не растрачивая попусту тот немногий запас венгерских слов, которые они на всякий случай успели разучить с Пинчуком по дороге: сибиряк знал, что почти все венгерские мужчины его лет и старше побывали в русском плену после первой мировой войны и вполне сносно изъясняются по-нашему.

-- В России был? -- спросил для верности Кузьмич старика, помогавшего ему распрягать лошадей.

-- Был, -- ответил тот. -- Россия хороший...

-- Хороший-хороший, а небось сына против русских воевать послал? -допытывался Кузьмич, довольный тем, что Пинчук, захватив с собой спирт и теплую одежду, выехал к разведчикам на Мурешул и ему, Кузьмичу, теперь никто не мешал беседовать с иностранцем.

-- Сына... под Воронежем... убили... -- признался мадьяр, и ездовой заметил, как его большие, земляного цвета руки знобко затряслись, худое лицо сморщилось, глаза стали мокрыми.

-- Эх вы, вояки... -- неопределенно пробурчал Кузьмич, отводя лошадей под навес. -- А овсеца мерки две у тебя найдется? -- крикнул он оттуда хозяину.

-- Нет, товарищ. Я имел мало земли. Овес негде сеять. Много земли у графа Эстергази, у меня -- мало...

Кузьмич посмотрел на старика и сразу подобрел.

-- Как тебя зовут?

-- Янош, -- охотно ответил крестьянин и заулыбался.

-- А меня Иваном величают. Иваном Кузьмичом. Янош и Иван -- одно и то же. Тезки, стало быть, мы с тобой... а?

-- Тетка, тетка, -- весело залопотал венгр.

-- Вот что, "тетка", овса-то все-таки надо достать, -- уже серьезно заговорил Кузьмич. -- Тылы наши с фуражом поотстали малость. Сам знаешь, горы. А лошадей кормить надо. Понял?

Хозяин на минуту задумался, потом, что-то сообразив, взял у Кузьмича мешок и вышел на улицу. Вернулся с овсом только ночью.

-- Со склада графа Эстергази, -- воровато и испуганно озираясь, словно за ним следил сам граф, проговорил он и печально добавил: -- Узнает -убьет... Тут вот и листовки ночью с самолетов разбрасывали такие... Пишут в них: если будете, мол, помогать русской армии и грабить графские имения, всех перевешаем...

-- Кто же разбрасывал эти поганые бумажки, язви его в душу? -возмутился Кузьмич.

-- Написано с одной стороны по-румынски, а с другой -- по-мадьярски. Немцы, наверное.

-- Они, стало быть, -- согласился Кузьмин и успокоил хозяина: -- А ты, Иван, то бишь... Янош, того... не пугайся. Песенка графа спета.

Убрав коней, Кузьмич и хозяин вошли в дом. Молодой разведчик уже спал. Лачуга в другой комнате с помощью хозяйки что-то готовил для разведчиков. Пинчука все еще не было.

Венгр, принявший ездового за старшего, провел его в горницу, где Кузьмича ждала уже постель. Но спать сибиряку не хотелось, и они разговорились с хозяином, который к тому времени уже успокоился совершенно и так пообвыкся, что то и дело шлепал Кузьмича по плечу своей тяжелой ручищей.

-- Видал я у тебя, Янош, под сараем соху. Клячонка небось еле тащит ее. А у нас трактор, -- неожиданно похвастался сибиряк. -- Выехал в поле с четырехлемешным -- сердце поет, радуется, стало быть...

-- Трактора и тут есть... У богатых.

-- То я знаю, -- солидно подтвердил Кузьмин. -- Да вам-то от этого какая же польза?

-- Никакой, -- вздохнул крестьянин и неожиданно спросил: -- А земли у тебя, Иван, много?

-- Больше, пожалуй, будет, чем у вашего... этого, как его... -вспоминал Кузьмич, -- ну, как его, черта... Газы, что ли?

-- Эстергази, -- подсказал хозяин.

-- Ну да! Он. Так вот, побoлe, чем у него.

-- Так ты тоже граф? -- изумился старый мадьяр, подозрительно косясь на просмоленные шаровары ездового и на его заскорузлые руки.

Кузьмич рассмеялся.

-- Граф! Нет, брат, нe граф, язви его, а подымай выше!

-- Кто же?

Кузьмич помолчал. Потом сказал серьезно:

-- А вот угадай!

-- Нет, -- Янош улыбнулся, -- никакой ты не граф, ты наш... крестьянин. Но почему у тебя столько земли? Я слышал, что у вас так... но...

-- А вот потому, садовая твоя голова, что живем да работаем мы сообща.

И Кузьмич, поощряемый нетерпеливым любопытством хозяина и еще более нетерпеливым желанием рассказать правду о своей стране, о людях ее, в сбивчивых, но все же ясных и простых выражениях поведал чужестранцу о своем житье-бытье. Мадьяр как завороженный слушал необыкновенную и волнующую повесть старого хлебороба о колхозах, где простой народ стал хозяином своей земли -- ему принадлежат все богатства, где человек ценится по его труду...