Пути-дороги (Солдаты - 2)

-- Собственно, чего ты от меня хочешь? Чтобы я благословил тебя на ложь? Этого ты от меня, Семен, никогда не дождешься, -- возражал Аким уже совершенно серьезно и сердито, и на этом их споры заканчивались. Аким отлично понимал, что Сеньку ему не перевоспитать.

...Забаров вернулся от командира дивизии еще более помрачневший. Глубже легли складки на его широком лбу и на рябоватых щеках. В глазах -- знакомый разведчикам сосредоточенный блеск. Гимнастерка была расстегнута и обнажала могучую волосатую грудь с вытатуированным орлом. Лейтенант дышал тяжело и шумно.

К нему подошел Шахаев.

-- Ну?

-- Приказано ночью вновь выйти на поиск. Генералу нужны сведения о немцах. Вот так-то, брат мой Шахай! -- Федор впервые назвал парторга этим коротким именем.

-- Обязательно немца?

-- Обязательно.

Помолчали. Парторг поворошил седые жесткие пряди волос. Потом сразу выпрямился, сказал с редким для его чистой русской речи восточным акцентом:

-- "Языка" возьмем. Немца возьмем!

-- Каким образом? Ты что-нибудь придумал?

-- Не я... Как вы полагаете, товарищ лейтенант, где находятся немцы?

-- В том-то и дело, что не знаю.

-- Не допускаете ли вы, что гитлеровцы, выставив румын под пули, сами упрятались в дотах и преспокойно лакают там ром и жуют галеты?

Парторг замолчал, дожидаясь ответа. Забаров некоторое время думал. Потом тоже выпрямился, скупая улыбка прошла по его лицу и остановилась где-то в уголках больших обветренных губ.

-- Кто это придумал?

-- Мы узнали от одной девушки. Зовут ее Василикой. Невеста нашего друга Георге Бокулея. Прошлой ночью она вернулась с той стороны. Служила поваром у корпусного румынского генерала. Говорит, что в районе дотов ее чуть не задержал немецкий патруль...

-- Ну, это еще надо проверить. Вы осторожнее с этой девицей.

-- Разумеется. Но в ее рассказе много правдоподобного. Ведь это так похоже на гитлеровцев!.. Я думаю, товарищ лейтенант, с проверки ее показаний мы и начнем.

-- Спасибо тебе, друг! -- Худые острые плечи Шахаeва хрустнули под свинцовой тяжестью забаровских ладоней.

-- За что же мне?

-- А вот за это самое!.. Ну, хватит. Давайте лучше помозгуем, как в доты пробраться.

-- Мы уж тут думали немного об этом. -- Шахаев расстегнул свою полевую сумку, вынул лист бумаги, разрисованный красными и черными линиями, испещренный точками.

-- Что это?

-- Схема расположения дотов.

-- Ну, ну, -- поощрительно закивал Федор, наклоняясь над бумагой.

-- Построены они у них в шахматном порядке, таким образом, чтобы каждый дот был защищен огнем соседних укрепленных точек, -- знаешь, на манер линии Мажино, недаром румынам помогали строить эти укрепления французы! Ближе всех расположен к нам вот этот, -- Шахаев показал на кружочек, отмеченный крестом. -- Теперь нужно только узнать, какие у дотов двери, как они открываются. Времени у нас для этого нет.

-- Время будет. Я сейчас же пойду к начальнику разведки и с ним -- к генералу. Дай мне эту бумажку.

Часа через два Забаров вернулся из штаба дивизии. Он сообщил Шахаеву, что их план одобрен, а на подготовку дано пять дней. На шестой -отправляться.

-- Целых пять дней! -- гудел Федор, довольно потирая свои тяжелые, горячие руки. -- Да мы так подготовимся, что фашистов вместе с дотом принесем!..

Но веселость Забарова была минутной.

-- Трудно будет, -- выдохнул он шумно. И умолк.

Почти целую неделю, предшествовавшую поиску, забаровцы пробыли на переднем крае, ведя наблюдение с различных пунктов. Михаил Лачуга, Пинчук и Кузьмин носили им туда пищу в термосах, с трудом выпрошенных Петром Тарасовичем у скуповатого и до смешного бережливого Докторовича. Пинчук чуть ли не под присягой дал ему слово, что все термосы вернет в целости и сохранности. Докторович термосы отпустил, однако в качестве надзирателя послал к разведчикам свою верную суровую помощницу -- толстущую Мотю. Она ежедневно и неутомимо конвоировала ребят до самого переднего края и обратно, с пристрастием исполняя предписания своего начальства. В последний день Пинчук попробовал уговорить Мотю остаться. Он взывал к ее совести, Матреной Ивановной величал -- ничего не помогло.

-- Проклятая девка! -- в сердцах проворчал старшина. -- Возьми такую в жинки -- душу вымотает.

-- А я за такого носатого еще и не пошла бы! -- ответила острая на язык Мотя.-- Мне больше Лачуга нравится. Он щербатый, да это и лучше: кусаться не будет... Люб он мне...

-- Нужна ты мне со своей любовью, -- пробормотал смущенный Лачуга, пристраивая за спиной термос. -- Без тебя хватит...

-- Так уж и хватит. Шурка-то, повариха, небось отставила тебя. Помалкивал бы лучше.

-- Ну, молчу. Только отстань.

-- А вот и не отстану. Может, приглянулся ты мне, чудак такой! -- Мотя зажмурила глаза, подбоченилась и выгнула опаленную солнцем бровь.

-- Перестань крутиться-то, вертихвостка, язви тя в корень! -неожиданно зашумел на нее Кузьмич. -- Ни стыда, ни совести!

Угомонить Мотю было не так-то просто.

-- Что, аль завидки взяли, старый? Ишь усы-то накрутил!

-- Тьфу ты, сатана! -- ездовой натужно покраснел, отвернулся, плюнул. -- Типун тебе на язык! Кобыла гладкая!..