Путевые знаки

Потом они двинули вперёд мотовоз, откуда в нашу сторону сразу же забил короткими очередями пулемёт. Тут, понятное дело, всё стало просто: кто кого подсветит первый, тот и выиграл. Яркий свет фар слепит, и ты превращаешься в жалкого зверька, мечущегося в луче прожектора. Двум летунам, что выбежали вперёд, тут же разнесли их бестолковые головы. Я впервые видел, как разлетается человеческая голова. Как мяч с водой, который лопнул при ударе. Тут кто-то из более или менее хладнокровных летунов остановил мотовоз очередью по фарам. А я пока прятался.

«Спокойно, ещё спокойнее, я, конечно, уже не тот мальчик, что бредил об отсутствующем отце, но всё же это ваша кровавая бойня, а не моя кровавая бойня. Ну, бойня, но не надо уж увлекаться. «Всякая критика должна быть в меру», как сказал начальник станции «Сокол» на Встрече со свинарями», — уговаривал я сам себя.

Но всё кончилось довольно быстро летуны, наконец, застрелили машиниста чужого мотовоза, и, падая, тот нажал на реверс. Мотовоз пошёл понемногу обратно, и кировские побежали. То есть они как бы побежали, но в тоннеле сработали заложенные накануне осколочные мины, и те, кто бежал быстрее всех, уже веря в спасение, превратились в решето. Летуны побежали по тоннелю на соединение со своими товарищами, среди которых был и мой отец, разумеется. Наконец я увидел отца издалека. Я смотрел в его спину, обтянутую форменным кителем гражданской авиации. Я узнал ею сразу. Но вот он повернулся и, увидев его в профиль, я вдруг засомневался. Зачем это всё, вдруг это не он?

Я всегда верил, что смогу найти отца. Отец был большой и красивый, так я думал о нём в детстве. Сейчас я понимаю, что он не был по-настоящему красив, рост был у него небольшой, но главное, он был очень умный. Ума ему было не занимать, и я не верил, что такой хитрый человек, как мой отец, может пропасть даже в этом аду. «Но нет, это обязательно он», — решил я, наконец.

Ведь об этом я молил несколько лет тех богов, что были под рукой. Сбылись все мои мечты, но я не был счастлив, потому что то, что началось потом, было хуже войны.

Расправа над кировскими вершилась прямо в тоннеле, в незримой демаркационной линии между станциями, превращая врагов в путевые знаки для вероятных гостей. Я так понял, что место было выбрано именно в показательных целях. Для удобства пленных поставили на колени. Лётчик сам стрелял в затылок побеждённым. Я привык, что в подземных войнах пленных не берут, но в жизни такое видел впервые. Банг! и новый пленный валился на сторону. Банг! падал другой.

Но нет, это не мог быть он! Отец был хитрым, он любил розыгрыши, но никогда не был жестоким убийцей.

Я смотрел на предводителя в синем кителе с золотыми шевронами, и узнавание понемногу покидало меня, как отступает вода в море при отливе. Теперь он сидел на передней площадке трофейного мотовоза, свесив ноги, и курил какой-то невообразимый их местный самосад.

Нет, это был не он! И счастье заполнило меня. Нет, это не отец, и поиски мои снова будут казаться бесконечными. Нет, даже наверняка я ничего не найду, да только это лучше, чем иметь отца-людоеда.

Надо было уходить, но оказалось, что это не так просто. Я бежал на север по тоннелю, но успел дойти только до знака «Граница станции». Меня поймали там, и огромный сибиряк, с которым мы только что плечом к плечу дрались с кировскими, связал мне руки за спиной. Он ухмыльнулся: «Шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству, прыжок на контактный рельс — провокация». И меня погнали к Лётчику.

— А с этим что делать?

Лётчик недоумённо посмотрел на своего подручного.

— Ну, типа, новенький на волю хочет. Без спросу ушёл. Я объяснил, конечно, что от нас не уходят, но он…

— Пусть идёт, — и снова затянулся своей вонючей папиросой.

Нет, это был не он. Точно-точно. И я пошёл в сторону «Балтийской» без всякой надежды встретить своих. Собственно, совершенно было непонятно, кто теперь для меня «свои». Владимир Павлович наверняка свалил, а уж в том, что Математик с Мирзо уже на пути к Москве, у меня не было никаких сомнений.

Да только на деле оказалось всё по-другому.

Я увидел странный, еле угадываемый в темноте силуэт человека, выглядывавшего из сбойки. Это был Владимир Павлович, он помахал мне рукой. Математик со своим адъютантом пошли на разведку наклонного хода, а Владимир Павлович остался ждать меня в сбойке между тоннелями. Наши наниматели предложили было трогаться без меня. Я им действительно был не нужен, это Владимир Павлович был у нас железнодорожный спец, а моя лётная карьера кончилась, ни к чему я им был, разве что кинуть врагам под ноги, если нас кто-нибудь будет преследовать.

— «Вперёд!» кричал наш лысый математический друг. А я ему так: «А пошёл на…», и сам себе удивился, ведь я отвык ругаться за двадцать лет. Причём я-то знаю, что ругань просто не приводит ни к какому результату.

Я понимал, о чём говорит Владимир Павлович. Бывают минуты усталости и напряжения, когда люди забывают обо всём, чему их научила цивилизация, и такая минута наступила у Владимира Павловича, хотя ни разу я не видел его раздражённым.