Это и понятно. Я разбираюсь в ядах хорошо.
Отравить сестру — совершенно в ее духе.
Но Эдмунд имеет право на суд, когда победителя определяют с помощью поединка. Если никто не захочет сражаться, сам герцог Альбанский готов выйти на поле боя. Однако в этом нет необходимости: соперник есть. Это Эдгар, все еще переодетый, но на этот раз явившийся в полных боевых доспехах.
Начинается бой, и Эдмунд терпит поражение. Регану уже увели; Гонерилья, видя Эдмунда во власти его противника, приходит в отчаяние.
Раненый и умирающий Эдмунд понимает, что все кончено. В отличие от Гонерильи он не творит зло ради зла. Когда в Эдмунде умолкает честолюбие, верх берут его положительные качества.
Эдгар называет себя и мрачно говорит:
Но боги правы, нас за прегрешенья
Казня плодами нашего греха.
За незаконность твоего рожденья
Глазами поплатился наш отец.
Эдмунд покорно соглашается:
Да, правда. Колесо судьбы свершило
Свой оборот. Я здесь и побежден.
Однако перед смертью незаконный сын успевает пережить недолгий триумф. Приносят мертвых Регану и Гонерилью, и Эдгар не может не воскликнуть:
Да, был любим Эдмонд! из-за него
Одна сестра другую отравила
И закололась.
Теперь нетрудно доказать, что честолюбие не главная черта Эдмунда. Он был незаконным сыном, а потому всю жизнь терпел насмешки и оскорбления, хотя его вины в этом не было. Он искал любовь и наконец нашел ее. Это была мрачная и трагическая любовь, и все же она позволяет Эдмунду умереть счастливым.
Эдгар рассказывает о своем путешествии со слепым отцом. Вооружаясь для поединка с Эдмундом и не будучи уверенным в победе, он наконец открылся старому Глостеру. Затем Эдгар сообщает:
Удар был слишком резок. Чересчур
Сошлись в нем вместе радость и страданье.
Их столкновенья сердце не снесло
И разорвалось.
Умирающий Эдмунд слышит его слова. Как бы там ни было, но отец любил его. Эдмунд говорил об этом в своем первом монологе (акт I, сцена 2):
Любовь отца к внебрачному Эдмонду
Не меньше, чем к тебе, законный брат.
Конечно, одной отцовской любви Эдмунду было мало, так как богатым она бы его не сделала, поскольку все наследство должно было достаться только законному сыну, но, во всяком случае, Эдмунд не забыл о ней. Когда Глостеру выжигали глаза, Эдмунда не было; возможно, он узнал об этом только от Эдгара и ощутил угрызения совести.
Когда Эдгар заканчивает свой рассказ, Эдмунд говорит:
Ты меня растрогал,
Моей душе на благо, может быть.
Перед тем как испустить последний вздох, Эдмунд успевает предупредить герцога Альбанского, что он велел убить Лира и Корделию. Может быть, их еще удастся спасти.
Увы, предупреждение Эдмунда опоздало. Его офицер повесил Корделию, но Лир, собрав последние силы, убил палача. Лир свободен, но Корделия мертва. Входит старый король с мертвой дочерью на руках. Лир не может поверить, что Корделия мертва, и в последние мгновения своей жизни пытается убедить себя, что она не умерла. Он говорит:
Корделия, Корделия, чуть-чуть
Повремени еще! Что ты сказала?
Ах, у нее был нежный голосок,
Что так прекрасно в женщине…
Лир не замечает окружающих. На мгновение он узнает Кента, и Кент пытается объяснить, что, когда короля настигли несчастья, он сохранял ему верность. Он говорит:
А где слуга ваш Кай?
Видимо, так называл себя переодетый Кент, но это имя упоминается в пьесе впервые.
Лир не обращает на это внимания и остается безучастным к известию о смерти Эдмунда. Думая только о Корделии, он стонет:
Мою
Бедняжку удавили! Нет, не дышит!