Читаем Путешествия с тетушкой. Стамбульский экспресс полностью

— Безусловно, есть, сэр. В вашей урне оказалось больше марихуаны, чем пепла.

— Я вам не верю. Как могло случиться, что у моей матери…

— Мы едва ли можем подозревать вашу матушку, сэр. Как я уже вам говорил, этот человек, Вордсворт, воспользовался вашим визитом. К счастью для вас, в урне все же нашли остатки человеческого праха. Можно только предположить, что Вордсворт большую часть его высыпал в раковину и смыл, чтобы освободить урну. Вы не слышали звуков льющейся из крана воды?

— Мы пили виски. И Вордсворт, естественно, наливал воду в кувшин.

— Это как раз и был тот момент, сэр.

— В любом случае я хотел бы получить назад остаток праха.

— Какой в этом смысл, сэр? Человеческий прах обладает, как бы это лучше сказать, клейкостью. Пепел пристает ко всем веществам, в данном случае это марихуана. Я вышлю вам урну заказной бандеролью. И советую, сэр, поместить ее там, где вы намеревались, и забыть злополучный инцидент.

— Все это хорошо, но урна-то пустая.

— Мемориал часто находится не в том месте, где захоронен покойный. Пример тому — военный мемориал.

— Да, вы правы, — сказал я. — Боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Все равно она больше не будет пробуждать должных чувств. Я надеюсь, вы не думаете, что моя тетушка приложила к этому руку?

— Ну что вы, сэр! Такая старая, почтенная леди. Она, очевидно, была обманута своим слугой.

— Каким слугой?

— Как каким? Вордсвортом. Кем же еще?

Я почел за лучшее не просвещать его относительно характера их отношений.

— Моя тетушка думает, что Вордсворт, скорее всего, в Париже.

— Вполне возможно, сэр.

— И что вы собираетесь делать дальше?

— Пока больше ничего. Он не совершил преступления, из-за которого мы можем требовать его выдачи. Но если, конечно, он вернется… У него ведь английский паспорт.

В голосе сержанта сыскной полиции Спарроу прозвучала такая кровожадная нотка, что я на какой-то момент почувствовал себя единомышленником Вордсворта. Я сказал:

— Я искренне надеюсь, что он не вернется.

— Вы удивляете меня, сэр, и, должен сказать, я несколько разочарован.

— Чем?

— Я не относил вас к людям такого сорта.

— Какого сорта?

— Которые думают, что травка не приносит вреда.

— А вы уверены, что приносит?

— Наш опыт показывает, сэр, что все тяжелые наркоманы, зацикленные на наркотиках, начинали с травки.

— А мой опыт показывает, Спарроу, что все, или почти все, алкоголики, которых я знал, начинали с капли виски или стакана вина. У меня даже был клиент, который зациклился, как вы говорите, на прохладительных напитках и пиве. А кончилось тем, что из-за его частых отлучек во время лечения ему пришлось выдать доверенность на имя жены.

Я повесил трубку. Мне доставила тайное удовольствие сама мысль о том, что я посеял сомнение в душе сержанта сыскной полиции Спарроу, и не столько в отношении марихуаны, сколько в отношении его представлений обо мне, бывшем управляющем банком. Впервые в жизни я открыл в себе анархическую жилку. Не было ли это следствием моей поездки в Брайтон или влияния тетушки (хотя я не из породы людей, легко поддающихся влиянию)? А может быть, виноваты были бактерии, гнездившиеся в крови у Пуллингов? Я чувствовал, как во мне оживает любовь к отцу. Он был терпеливым человеком и очень сонливым, но в его терпении было что-то непостижимое — это скорее была рассеянность, чем терпение, или даже равнодушие. Он всегда отсутствовал, мысленно где-то витал, даже когда бывал с нами. Я вспоминал непонятные мне упреки, которыми матушка постоянно осыпала отца. Сейчас мне казалось, что это лишний раз подтверждает рассказ тети Августы и что за вечными придирками скрывалась женская неудовлетворенность. Пленница собственного нереализованного честолюбия, мать так и не познала свободы. Свобода, размышлял я, всегда достояние удачливых людей, а отец мой очень преуспел в своей профессии. Если заказчику не нравился отцовский стиль или его расценки, он мог искать другого подрядчика. Отцу это было безразлично. Вполне возможно, что именно такая свобода в речи и поведении вызывает зависть неудачников, а вовсе не деньги и даже не власть.

Вот такие путаные и непривычные мысли проносились в моем мозгу, пока я ждал к обеду тетушку. Мы договорились о свидании, прежде чем расстаться на вокзале Виктория, еще в брайтонском поезде. Когда тетушка приехала, я сразу же рассказал ей о разговоре с сержантом Спарроу, однако она отнеслась к моему рассказу с удивившим меня равнодушием и только сказала, что Вордсворту следовало бы быть поосторожней. Я повел ее в сад и показал георгины.

— Я всегда предпочитала срезанные цветы, — сказала она, и я вдруг ясно представил себе, как незнакомые господа, французы или итальянцы, наперебой протягивают ей букеты роз или адиантума в тонкой прозрачной бумаге.

Я показал ей место, где собирался установить урну в память о матери.

— Бедная Анжелика, — сказала тетушка. — Она никогда не понимала мужчин.

Больше она ничего не добавила. И у меня осталось ощущение, будто она прочитала мои мысли и подвела итог.

Перейти на страницу:

Похожие книги