А вотъ еще одинъ случай, о которомъ нельзя не упомянуть. Я былъ еще тогда здоровымъ, крпкимъ и во всхъ отношеніяхъ ловкимъ человкомъ. Охота меня тогда больше всего интересовала, и я могъ безъ отдыха проводить нсколько дней подъ рядъ на охот. Одинъ разъ, посл такой продолжительной охоты я возвращался съ полной сумкой дичи, но усталость моя дошла до того, что я едва держался на сдл. Мой конь тоже еле-еле двигалъ ногами. Скучно было такъ хать, но ничего не подлаешь. Отъ усталости я задремалъ въ сдл, а мой конь, почуявъ свободу избралъ кратчайшій путь, свернувъ съ большой дороги, прошелъ версты дв по узенькой тропинк и… остановился. Я протеръ глаза, посмотрлъ вокругъ себя и представьте себ мою досаду: мы стояли на краю огромнаго болота! Видно было, что тропинка шла дальше за болотомъ, но какъ туда попасть? Мн припомнилось, что управляющій нсколько разъ говорилъ объ этомъ болот. Онъ совтовалъ сдлать мостъ черезъ него, такъ какъ весною, въ половодье всегда размывало и сносило греблю, служившую подобіемъ моста, но я все откладывалъ починку, и все собирался лично осмотрть испорченную плотину. Теперь же мн представился случай осмотрть ее, но я охотно отказался бы отъ этого удовольствія и безпрестанно думалъ только объ одномъ, какъ бы скоре добратся домой, не возвращаясь назадъ. Я прикрикнулъ и пришпорилъ коня. Онъ взвился на дыбы, рванулся всмъ тломъ впередъ, и мы повисли въ воздух надъ болотомъ. Въ это время, въ ту же минуту, я вспомнилъ, что конь мой сильно усталъ; такъ какъ въ этотъ день я загналъ съ нимъ около тридцати зайцевъ. Мысль объ устали лошади заставила меня повернуть ее въ воздух и мы очутились опять на томъ же мст, съ котораго начали свой бшеный прыжокъ. Мн хотлось дать разбжаться коню; онъ съ разбгу бралъ препятствія шаговъ въ двадцать шириною, болото же казалось, во всякомъ случа, не шире двадцати шаговъ. Отъхавъ на нкоторое разстояніе, я потрепалъ коня сначала по ше, затмъ пришпорилъ его и мы взвились на воздухъ.
Однако болото оказалось немного шире двадцати шаговъ, я еще разъ пришпорилъ коня въ воздух, онъ рванулся со всхъ силъ вторично, но все таки не допрыгнулъ и недалеко отъ берега мы оба упали въ жидкую грязь. Болото было очень топкое и насъ стало сейчасъ же засасывать. Я почувствовалъ, что уже увязъ почти по поясъ, а коня моего уже не было видно, онъ весь уже загрузъ, только торчали одни уши. Тутъ нужна была немедленная и самая ршительная помощь. Я крпко сжалъ бока лошади своими бедрами, схватилъ своей рукою за свой собственный чубъ и… представьте, вытащилъ себя съ конемъ вмст изъ этого топкаго болота. О, да, у меня тогда была силушка не та, совсмъ не та, что теперь!
На другой день я опять похалъ на любимой лошади по своему обширному имнію. Дла было много и вернуться пришлось совсмъ уже поздно. Въ сумерки я замтилъ въ парк какого-то звря не малыхъ размровъ. Сразу я думалъ, что это собака, но быстро въхавъ во дворъ, и отдавъ слуг лошадь, я направился въ паркъ безъ всякаго оружія полюбопытствовать, кто это расхаживаетъ въ парк. Я пробжалъ по одной дорожк, повернулъ на другую, какъ вдругъ встртился съ огромнымъ, да еще голоднымъ волкомъ, онъ разинулъ пасть и, пощелкивая зубами, прямо шелъ ко мн. Я не думалъ бжать отъ него, т. к. въ благородной семь Мюнхгаузеновъ еще не было такого случая, чтобы кто-либо бжалъ отъ опасности. Волкъ, не долго думая, бросился на меня, но мн удалось мигомъ сунуть въ пасть ему сжатый кулакъ такъ далеко, что отъ боли онъ не могъ даже двигать челюстями. Волкъ остановился и глядлъ на меня жадными глазами, надясь что я выну руку, и тмъ дамъ ему взможность растерзать меня. Я засунулъ руку еще дальше, захватилъ вс его внутренности и вывернулъ ихъ черезъ ротъ, точно перчатку на изнанку. Онъ такъ пролежалъ до самаго утра. Дома я никому не разсказывалъ объ этомъ происшествіи. — Что, въ самомъ дл, говоритъ о такихъ пустякахъ! Утромъ садовникъ нашелъ вывернутаго на изнанку волка и донесъ объ этомъ графу, а тотъ сразу догадался:
— Кто же можетъ это сдлать, какъ не нашъ храбрый баронъ Мюнхгаузенъ!