Путешествия барона Мюнхгаузена

Вскоре после чудесной охоты на зайца, о которой я только что поведал, я предпринял путешествие в Россию и прожил в Варшаве так долго, что уже наступила необыкновенно снежная зима, когда я пустился в дальнейший путь через северную часть польской провинции.

Я вскоре привык к стоявшим морозам и почти не замечал их; мне показалось только странным, что я в течение целого дня не увидел ни одной деревни, ни корчмы, ни даже отдельного дома. У меня было только одно утешение: по расположению солнца, а после его заката — по звездному небу я мог убедиться, что еду все время прямехонько на север. Однако, насколько я припоминал свое прилежное ознакомление с картами этой местности, мой путь должен был бы проходить через густые леса. Вместо них меня окружала лишь пустынная снежная равнина без единого деревца и какого-либо жилья.

С наступлением ночи я, устав смертельно, слез наконец с лошади и радовался, что захватил с собой большой каравай хлеба, собственно говоря, для лошади, а теперь разделил его с ней. Поблизости нашлось и нечто похожее на заостренный древесный пень, к которому я привязал лошадь, а сам, положив под голову седло, растянулся на снегу в нескольких шагах от нее. Засыпая, я с удовольствием заметил, что ветер повернул, и вместо северного подул теплый южный. Впрочем, мысли мои вскоре спутались, и я, утомленный и совершенно измученный, заснул настоящим мертвым сном и открыл глаза, когда стоял уже яркий день.

Полагая, что мне все еще снится сон, я осмотрелся вокруг — я лежал среди могильных холмов, на деревенском кладбище… Моей лошади нигде не было видно. Тут я услыхал человеческие голоса и, обернувшись на их звук, ясно различил высоко в воздухе, прямо над головой, и ржанье лошади… Крестьяне, почтительно приветствовавшие меня, показывали вверх, и — что бы вы думали? — на шпиле колокольни висела моя лошадь. Мне все вдруг стало понятно. Вся деревня была засыпана снегом, который защитил ее жителей от страшного мороза, и то, что я в темноте ночи и при смутном мерцании звезд и блеске снега принял за древесный пень, было на самом деле шпилем колокольни, к которому я и привязал лошадь. Пока я спал, весь снег растаял, и таким образом мое тело мало-помалу опустилось на землю.

Теперь же надо было избавить лошадь от ее неудобного положения… Я взял пистолет и перебил пулей ремень недоуздка, так что мой славный спутник тут же соскользнул с колокольни и радостно приветствовал меня. Корчмарь, очень милый человек, накормил нас хорошим завтраком и, пока мой конь поедал двойную порцию овса, рассказал мне, что обильный снегопад в Польше не редкость и такое же случается по нескольку раз почти в каждую зиму. В благодарность за угощение я едва мог заставить его принять несколько золотых монет и, отдохнув и подкрепившись, выехал в дальнейший путь, теперь уже — когда стаял снег — действительно через густые леса…

Несколько дней спустя я остановился передохнуть на короткое время в великолепном имении известного графа Пшобовского.

Мы сидели как-то за чайным столом, когда мужчин пригласили на двор замка полюбоваться молодым жеребцом, только что приведенным со знаменитого конного завода. Я остался с дамами, но раздавшийся вскоре крик ужаса заставил и меня броситься на двор.

К моему удивлению, я застал мужчин беспомощно стоящими вокруг неукротимого коня, который с такой яростью бил копытами и кусался, что даже самые отважные наездники не решались приблизиться к нему. По тому, как вытянулись их физиономии, можно было догадаться, какой испуг охватил всех, и граф Пшобовский крикнул мне с явной насмешкой:

— Ну, Мюнхгаузен! Вот вам случай показать себя!

В ту же минуту я одним прыжком вскочил на спину испуганного животного и, пустив в ход все свое искусство, без особого труда покорил и объездил его. А чтобы доказать это дамам и избавить их от напрасных страхов, я заставил жеребца прыгнуть через открытое окно в чайную комнату и несколько раз проехался по ней шагом, рысью и даже галопом. Не успели все даже испугаться, как конь оказался на чайном столе, и я продемонстрировал здесь, среди чашек и тарелок, отличную школу верховой езды. Это чрезвычайно позабавило дам и доставило графу и его гостям такое удовольствие, что Пшобовский с присущей ему любезностью просил меня принять жеребца в подарок.