Путешествия барона Мюнхгаузена

Прошу господ слушателей при случае не отказать напомнить мне, что я обещал им показать привезенные из Персии орденские знаки, а также великолепную серую кобылу, которую шах заставил меня при отъезде принять в дар в знак его благодарности. Я двадцать лет ездил на ней, а когда она издохла, велел сделать из нее чучело, чтобы демонстрировать своим гостям. Эта лошадь обладала замечательно быстрым ходом, так что я в первое время по возвращении на родину, делая визиты по окрестностям, легко проезжал после обеда по тридцать-сорок миль и по пути из одного имения в другое успевал еще травить зайцев.

Однажды я гнался за зайцем, который перебежал через дорогу. Как раз между мной и зайцем по этой дороге ехала карета, в которой сидели две дамы — писаные красавицы. Мой конь так быстро и ловко проскочил сквозь карету, окна которой были открыты, что я едва успел снять шляпу и попросить у дам извинения за мою смелость…

Я хотел бы упомянуть сегодня еще об одном комичном случае того времени. Я много лет не видел одного из товарищей моих детских игр и случайно встретился с ним, когда он ехал из города, с хлебного рынка: ему часто приходилось наведываться туда, так как к нему перешла отцовская мельница… Большинство из вас, впрочем, лично знакомы с ним — это толстый Василий Мучник с Глиняной Мельницы. Дело было внизу, близ Шведского леска. Мучник слез с повозки и медленно тащился вперед в полумраке, когда я вдруг подъехал к нему и сказал:

— Добрый вечер, Василий!

— Черт побери мякину и мучные мешки! — воскликнул он, вне себя от изумления. — Покойный барон Мюнхгаузен!

— Что за глупости! — сердито промолвил я. — Я такой же покойник, как ты сам себе отец!

— Конечно! Семнадцать лет назад я видел вас лежащим на смертном одре… и присутствовал на похоронах вашей милости. Мы, парни, получили каждый по куску вишневого пирога, густо посыпанного сахаром… Вы должны бы были давно уж быть в могиле, господин барон!

— Погоди же, Василий! Я тебе покажу, покойник я или еще живой!

И с этими словами я закатил ему такую здоровенную оплеуху, что только звон пошел. Он свалился на землю. «Дурная трава не заглохнет!» — подумал я и оставил его лежать.

Спустя несколько дней я проезжал мимо мельницы и увидел, что мой толстяк Мучник сидит довольный на лавке и напевает себе под нос песенку.

— Ну, Василий, — сказал я, — поверил ли ты, наконец, что я жив? Или мне придется слезть с седла и окончательно развеять твою сомнительность?

— Нет, спасибо! Спасибо! Я теперь во всем вам верю, господин барон! — ответил Мучник, не ожидая ничего доброго.

— Ну, это хорошо, и мне это приятно. Иначе у меня имеются к твоим услугам, да и для всех других недоверчивых людей, бесстыдно сомневающихся в правдивости моих рассказов, еще много таких же веских доказательств.

А теперь — спокойной ночи, господа, друзья и товарищи!.. Спокойной ночи!

Пятнадцатый вечер

Удивительный охотничий жилет. Посещение Этны и хороший прием у отца Вулкана и госпожи Венеры. Изгнание Мюнхгаузена и его прибытие на не открытый еще остров в Тихом океане.

— Любезные господа, друзья и товарищи! — начал барон, входя довольно поздно в круг собравшихся. — Извините за мое опоздание и за то, что я появился перед вами в охотничьем костюме, — и в том, и в другом виноват этот мой охотничий жилет. Как вы видите, он сшит из кожи, точнее из шкуры Пикаса, о котором я часто упоминал.

По неловкости одного горе-охотника бедное животное получило полный заряд дроби, вместо зайца, над которым Пикас делал стойку. Я увидел это несчастье на расстоянии около тридцати шагов, и, когда подбежал туда, жалобно смотревшие на меня глаза милого животного уже стали меркнуть. Однако Пикас все-таки приподнял переднюю левую лапу, словно желая со мной проститься, затем еще раз потянул в себя воздух, и его верная собачья душа перешла в лучшие охотничьи угодья.

Господа, друзья и товарищи! Вот это был пес! Да еще какой! Впрочем, многие из вас знали его лично… поэтому мне нечего больше распространяться на этот счет.

Правда, это была только собака, но для меня она значила нечто большее!.. Я никогда и сам не имел, и у других не видел подобного животного; из любви к нему я хотел сделать из него чучело… однако нет! Он должен быть ближе ко мне, и потому я велел сшить из его шкуры этот жилет, чтобы не одна только память о верном псе была со мной всегда во время охоты… Простите, на глаза мои наворачиваются слезы всякий раз, стоит мне только заговорить об этом!..